Сергей Коржик - Порубежье

— Видать мне его немного было как в вечер, ну и на ощупь считай и пырнул мечом. Стоптать меня видно хотел разбойник. Ошеломить ему меня удалось, евойный видно брус мне прилетел, да поднялся я, он видать за хабаром напустился, да прогадал с ударом. Удача на нашей стороне была. Теперь вона, тати висят аки вороны битые, а мы с хабаром. Видать еще до схрона нас отведут, и там ещё добычу возьмём. Вдоль обоза проскакал всадник, собирая охочих людей в поход к схрону.

— Ты Алёша лежи, после такого удара по голове, полежать надо пару дней, очунять, а то худо может быть. Схожу я с Митрием, глядишь, на долю добычи чего возьмём. С тем прихватив невысокого парня с копьём и щитом, ушёл в голову обоза.

— Эй, бабы, кто нить дайте чего пожевать, да попить принесите. Сам же взял в руки шлём и посмотрел на вмятину, даа, Лёшке прилетело будь здоров, вмятина с кулак смяла железо шлёма, хорошо подшлемник был, а то бы «глазунья натуральная», нате вам с высунутым языком. Принесли копченого мяса, туесок с солёной черемшой, краюху хлеба и корчагу клюквенного напитка. Присел не край телеги и, свесив ноги, вгрызся в рёбра какой–то копчёной животины. Жевал и прислушивался к себе. Впечатление что это тело моё, никаких напряжений в мышцах, память помнила всё мое из двадцать первого века и хорошую такую часть памяти местного богатыря. То, что он стрелял из лука не просто хорошо, а очень хорошо и попасть в цель и на шесть сотен шагов ему было не проблема, и то, что он в этом мире, был крепким парнем. И то что его учили бою на мечах, топорах, копьях, да и просто кулачному бою. Даа, вкусное мясо, жевал и продолжал оглядываться. Телеги хорошо груженные, накрыты пологом из коровьих шкур, а по бокам увязана разная хрень, мешочки туеса, короба из бересты, котлы. Тут же стояли привязанные к телегам коровы, козы, лежало пару собак. Волы, а именно они были впряжены в телеги, меланхолично жевали свою жвачку, коров бабы отвязали и отвели попастись, парни таскали, откуда то вёдра с водой поили живность. С кем бы тут пообщаться на предмет информации? Нет, подожду дядьку, неча сор из избы выносить. Могут не понять. К вечеру вернулись охотники, Митяй, и ещё два оборванных парня гнали впереди себя трёх коров и маленького бычка. А дядька и сам ехал на коне, и вёл ещё заводную лошадь с навьюченным на неё добром. Эх, в недобрый видно час атаман решился напасть на нас, вон оно как обернулось. Потерял всё, жизнь, друзей, если они были, добро которое награбил.

— Как ты Алёша? Дядька спешился и подошел ко мне.

— Да вот сижу, хлеб жую, тебя жду. Ответил я ему.

— Ну, раз жуёшь, почитай что пронесло беду, обрадовался старый дружинник. После таких ударов ни жевать, ни сидеть не тянет, только лежать да нутро выворачивать. Ох, свезло тебе Алёша. А мы вот с прибылью, похвалился он. Глянь конёк, заводная тоже неплоха, коровки, бычок, да пару полоняников, нерусь правда, но ништо окрестим. Да железа разного, да рухляди доброй, ну и целы слава богу, да там и биться некому было. Кто–то успел отсюда добежать, предупредил их, тати и сбёгли добро побросав. Лишь бы живота сберечь. Кузенку малую прибрал я, пару молотов, клещи, наковаленка, да формы под литьё наконечников, да меха ножные, шила, иглы да нити крепкой доброй моток. Всё в хозяйстве пригодится.

Кто бы спорил, я уже догадывался, что являюсь рабовладельцем, и всё что добыто, шло мне в казну. Это потом я выделял из добычи кому одёжку, кому обувку. Никаких денег смерды не получали, довольны были что их кормят, одевают и дают работу. Кроме груженых телег со мной в Порубежье брело человек двадцать «мужска и женска» полу да десяток детишек разного возраста. Боевую составляющую составляли я, дядька да три парня вооруженные копьями, щитами и боевыми ножами. Кроме того у одного из них я видел ещё и топор. Остальные кроме закупов были челядинцы, бесправное по тем временам племя домашних слуг, мастеров на все руки. У остальных в обозе, дело обстояло приблизительно так же.

— Дядька Тимофей, а долго ли нам ещё брести то? Где дедова крепость?

— Алёша. Ты ж три дни тому спрашивал, я тебе всё же рассказал, запамятовал что ли?

— Так это, я ж в голову ударенный, чего–то вылетело и не вернулось, чего–то прилетело да не полностью втемяшилось. Вот ни дня, ни месяца, ни года не помню. Вот ей ей. Ни кто княжит в Ростове. Ни куда едем, ни образ деда не помню.

— Точно не помнишь? Ну т ко перекрестись !

Моя рука автоматом махнула сверху вниз и справа на лево двумя перстами три раза, потом достала из за пазухи серебряный крест и сунула его мне в губы . Чмок. Контроль на принадлежность этому миру, а не нави пройден, насупленные брови дядьки расправились, и он облегчённо вздохнул.

— Да, бывает такое. Не поверишь, мой боевой товарищ получил однажды ослопом по затылку, упал замертво, пролежал три на десять дней, потом встал и заговорил на непонятном нам языке. Дык год мы его учили языку, так и погиб, всё скузи да скузи.

Охренеть! Так у них тут туристов должно быть как грязи. Надо обратить на таких внимание, глядишь, ценный спец попадётся. Вот я, нахватался верхушек у деда в кузне, трактора видать, мне здесь не дождаться, что ещё? Нефть, бензин, керосин, стеарин, свечи, как оружие бензиновые гранаты. Мельница водяная, всю излазил в деревне у деда, в памяти как фотография. Брёвна, доски, ладьи, ага кирпичи, глина, печи в домах и дымоходные трубы. Печь помогал деду ложить, глазами не хлопал, даже помню количество кирпичей в ряду. Колосники херня, дверцы сложнее, вьюшки чепуха. Я давил лыбу, а дядька глядя на меня мрачнел.

— Ну что, детинушко? Вспоминается, чего ни будь?

— Нет не вспоминается, дядька. Давай помогай.

— Значит на столе Ростовском ныне князь Константин, о прошлом годе отец его Всеволод отдал ему в кормление «удел ростовский и пять городов». Ныне шесть тысяч семь сот шашнадцатый год.

— Япооонский городовой! Вот это кинуло! Смутно вспомнилась княжья усобица, резались они не по детски, за право называться Великим. Сами сгинули и народа за собой уволокли немерено.

— Дед твой Палей Кожемяка, огнищанин Всеволода большое Гнездо, по увечью получил три деревеньки на прокорм, и отпущен со службы. Отец твой, служилый боярин при князе Константине. Ты, боярич Алёша Кожемяка, едем всем обозом к деду твоему, что срубил крепостицу на реке Сухона да сел там воеводою. Хоть и старый да увечный, но продлил пределы княжества. Князь за то ему и его потомкам на воеводство грамоту дал. Вологду мы проехали, дён через пять будем у устья Сухоны, срубим плоты и по реке доберёмся до места. Триста вёрст, а что делать?

А действительно, что как не упорно идти? Хорошо хоть дорога пробита, да хожена кем то, колея набита, места ночёвок. Броды через речки и ручьи, не хватало только трактира на обочине. Добрели до устья Сухоны, там стояло рыбачье сельцо с пяток дворов и старинушка, шамкая беззубым ртом, посоветовал нам поторопиться с плотами, ибо половодье только началось и в это время Сухона течёт на север. Споро срубили плоты, увязали и погрузив телеги, скот, и людей отплыли. Река виляла руслом как гада, то и дело плоты садились на мель, но как говорится упорство и труд дело самих утопающих. Нельзя было останавливаться, ибо половодье могло схлынуть, а плоты остаться на мели. Поэтому решено было плыть сколь возможно, питаться чем запаслись. Ну и следить за берегами, ибо места тут дикие, а чудь и меря говорят ещё те искусники пострелять из луков. Бог не выдал, чудь не съела! Скорость сплава была высока, паводок в этом году был высокий и плоты, прошуршали над мелями и перекатами без особых проблем. Вместо десяти верст в день мы делали все двадцать, и вот наступил день, когда нас вынесло под высокий утёс, на вершине которого стояла крепостица.