Мария Быкова - Gaudeamus igitur

— Пусть будет блондин, — замирающим от восторга голосом подсказала Полин.

Я великодушно кивнула:

— Блондин так блондин… Ну бицепсы там, дельта, трицепсы всякие, но чтобы и мозги имелись. Знаю, что так не бывает, ну и что из того? И чтобы у него был меч, лучше двуручный. И чтобы из древнего рода, разумеется, как Ривендейл…

— Меч? — пискнула вконец запутавшаяся алхимичка. — Из древнего рода?

Я досадливо махнула рукой:

— Не меч, волкодлак… или эльф, я еще не определилась. Вот так. А вы говорите, Эгмонт…

Соседка смотрела на меня с таким уважением, что я невольно возгордилась и мысленно погладила себя по голове. Сама не знаю, как это у меня получилось ни разу не расхохотаться во время описания «идеала», — и уж тем более не подозреваю, почему Полин так и не сумела почувствовать моей иронии, приняв все за чистую монету. Наверное, дело было в том, что ее собственные мечты неплохо совпадали с вышеописанным. Кроме того, ручаюсь, что она втихомолку надеялась на то, что, буде блондинистый эльфолак появится-таки на горизонте, он сумеет сделать правильный выбор. Правильный — в смысле предпочтет рыжей вредной Яльге во всех отношениях положительную Полин с ее замечательной ковенской теткой. И вообще, мужики не собаки, на кости не кидаются, это всем известно!

Ну а тем более если мужик вовсе даже не собака, а волк…

— Не-эт, — немножко придя в себя, возразила она. — Это, конечно, все здорово, но и Рихтер тоже очень даже ничего. Такой… мм… такой… — Она передернула плечиками еще раз, довольно точно изобразив, каким именно она видит моего магистра. — И ты ему уж точно очень нравишься! Помнишь, как он к нам в комнату завалился? Не к мгымбру же он пришел, верно?

Разговор, при всей его забавности, начинал мне надоедать, так что я решительно встала и, вытянув из-под Полин свою куртку, засунула руки в рукава.

— Нравишься! — настаивала на своем алхимичка. — Чем он тебя не устраивает, а?

— Слушай, — устало сказала я, застегивая верхнюю пуговицу, — если он такой замечательный, может быть, ты и станешь с ним встречаться?

И, оставив Полин обдумывать столь оригинальную мысль, вышла из комнаты.

Дорога моя была короткой и знакомой. Выйдя из Академии, я прошла два квартала, повернула направо, потом — налево, миновала деревянную афишку, на которой сиротливо болтались три пергаментных листка: два — с указами царя-батюшки, спешно доносимыми до народа, и один — рекламный, предвещающий визит очередного знаменитого эльфийского менестреля. Первые два были хоть мокрые (еще бы, мело всю ночь), но чистые, на третьем же, кажется, отметилась добрая половина всех жителей столицы. Судя по лексике, половина была гномьей, недолюбливающей эльфов по расовому признаку, — учитывая же изящность оборотов, походило, что гномий слог обрабатывали наши, местные менестрели, стремящиеся хоть так отвадить конкурента.

Корчма была на месте, ухитрившись пережить очередной Новый год. Более того, выглядела она относительно целой и сохранной: дверь на петлях, слюда в окнах, крыша на стенах. Впрочем, за это содержателю стоило бы благодарить администрацию Академии — если бы не вчерашний бал, адепты праздновали бы здесь, а вот тогда наутро чего-нибудь точно бы недосчитались.

К передней стене трактира была прислонена лестница, на которой изящно балансировал эльф с кистью и ведерком краски. Другой эльф, сжавшись в трясущийся комок и натянув мохнатую ушанку по самый малиновый нос, расхаживал внизу, покрикивая на первого и давая ему ценные указания. Верхний вяло отругивался, грозился уронить на коллегу ведро или намалевать на вывеске его портрет — вместо заказанного хозяином демона. Нижний хмыкал, натягивал ушанку еще ниже, осторожно дышал на замерзшие ладони и любовно протирал пальцем запотевшие камни на перстнях. Как всякий истинный эльф, он предпочитал заработать на жизнь любым достойным трудом, нежели спустить ювелирам фамильные драгоценности.

Обогнув парочку по широкой дуге — вряд ли мою макушку обрадует близкое знакомство с ведром! — я потянула на себя тяжелую дверь.

По неурочному времени в корчме было пусто. Очаг еще не топили, так что я не спешила расстегивать плащ. Хозяин, опершись на стойку, хмуро листал большую растрепанную книгу — судя по тому что он периодически окунал перо в чернильницу и делал на страницах пометки, книга была не чем иным, как Основной Финансовой Сводкой.

Чернильниц, кстати, было три штуки — по числу цветов чернил. Заметив это, я только больше утвердилась во мнении, что пришла на рабочее место в самый разгар бухгалтерских операций.

— Доброе утро, — осторожно сказала я, обнаружив на стойке еще несколько книг, все со значком гномьей юридической библиотеки.

— Кому доброе… — скорбно протянул корчмарь, еще ниже склоняясь над расчетами.

— А что случилось? — Я не глядя цопнула ближайшую книжку, небрежно ее пролистала. М-да. «Экономическое законодательство стран Седьмого союза, как то: Лыкоморья, Аль-Буяна, Хох-ландии, Эльфьих Лесов и Королевства-Под-Горами — редакция от 26 цветня 3856 года».

— Чего-чего… Податной Приказ, вот чего! — Пошелестев страницами, гном предъявил мне сплющенный свиток с болтающейся на одной нитке царской печатью. Печать смотрелась уважительно, свиток тоже — эльфийская бумага (то есть на деле-то она хох-ландская, но для покупателей в Хох-ландии живут одни эльфы!), дорогие водостойкие чернила. Царские приказы всегда жили богато, а уж Податной, специализировавшийся по налогам, вообще считался самым райским местом из всех возможных. Напрасно, кстати, считался — его работу царь-батюшка курировал лично, выцарапывая у работников любой «ненароком завалившийся» под ковер золотой.

— Кгхм… Ну что же, желаю удачи. — Особенного сочувствия из меня что-то не выдавливалось, так что я поспешила закончить с предисловием и перейти к собственно основной части: — Я чего пришла-то. В этом году график как, прежний остается? И расценки?

— А ты вообще-то здесь больше не работаешь, — буркнул работодатель, вырисовывая в книге какую-то хитрую бухгалтерскую загогулину.

Сначала я не поняла, что он сказал. Потом до меня дошло; я задохнулась от возмущения, несколько секунд пытаясь выдавить из себя хоть какое-то слово. Правильно оценив мою внезапную молчаливость, гном быстро прикрылся книгой, предусмотрительно отодвинув подальше все три чернильницы, вполне подходящие на роль метательного орудия.

— Не поняла, — сдержавшись, ледяным тоном сказала я. — То есть как это не работаю?

— Ну того… этого… — Корчмарь, видно, сам уже сожалел, что брякнул новость вот так, в лоб, теперь он прикидывал, во сколько обойдется срочный капитальный ремонт. — Не работаешь, значить… Ты ж магичка без этого… как его? — сер… чер… чертификата?