Хозяин теней. 3 (СИ) - Екатерина Насута
— Настой. Укрепляющий. Наш, Громовский. Поможет.
Говорил он отрывисто и сухо. А вот меня разглядывал с немалым интересом.
Ну а я его.
Костюм отметил чёрный. Белоснежную рубашку. Запонки. И серебряную брошь в виде змеи. Что-то с нею было… не то? Она не светилась и казалась вроде обыкновенной, только я вот не мог отвести от этой броши взгляда. Да и потрогать тянуло. И интересовала она меня куда больше, чем дед.
— Наглый, — сделал он вывод.
— Что это? — я решил, что раз наглеть, то по полной.
— Знак главы рода. Перстень так-то, — он поднял руку, демонстрируя печатку. Черный круг со свернувшейся змеёй. — Принято перстни. Но у Громовых вот… её дар.
И я поверил.
— Видел? — в свою очередь спросил дед.
— Да.
— Говорить дозволено? Попробуй рассказать, — он подвинул стул ближе.
Я… хотел.
То есть, я даже начал… не про всё. Не думаю, что им надо знать подробности. Фиг его знает, как отнесутся, что я — Савелий Громов, да немного не тот. Так что… про снег. Санки. Кладбище и матушку Савелия, которая благословила…
— Это хорошо, — дед кивнул. — Материнское благословение — большая сила…
И ведь на полном серьёзе. А главное, я сам точно знаю, что и вправду сила.
— Пить, — прошу.
И пью. Но уже воду. Вода холодная и после трав кажется пресной. А напившись, продолжаю говорить. Про обман. Книгу чёрную. Про рода другие. Про опасность, которая над Громовыми. Границу.
— Вот оно как… — произнёс дед задумчиво. — Стало быть, оно на самом деле, а не я — старый безумец… что ж…
Он замолчал.
— Мне… надо… знать.
— Подниматься тебе надо. Хватит болеть. А что до прочего, то помалкивай. С матушкой неладно получилось…
И снова замолчал.
То есть, на ответную откровенность и обмен информацией рассчитывать не стоит? Оно и понятно. Кто я в его глазах? Найдёныш? Своего рода посланец с того света? Принёс важные новости? Молодец. И хватит с тебя.
— Я… отца не помню. Почти. И что брат есть… сестра. Не представлял даже.
Сказал и замер.
А ну как… не знаю… может, нельзя мне их братом с сестрой называть. Может, бастарды, они по здешним нравам и не родня. Или родня, но с урезанными правами. Или ещё какие заморочки.
— Есть, есть, — отмахнулся дед. — Вона… Тимоха весь извелся. Но и ладно, ожил хоть, а то совсем уж… на Таньку не серчай. Она отходчивая… за мамку обижается, но то не столько на тебя, сколько на отца своего. Тебе так, за компанию. Языкастая, конечно, зараза… разбаловал её. Ничего, пообживётесь, подружитесь… им пока не говори то, чего мне. Ни к чему оно. Про санки вон можешь. Или что встречал мамку… это ладно, а про другое — не надо.
— А…
— Ни к чему, — повторил дед таким тоном, что всякое желание возражать отпало. — Что до прочего… то… так уж вышло… упустил я сына. Отец твой не был плохим человеком. Скорее уж слабым. Громовы… старый род, как ты уж понял. От самых истоков идём. Но богатства великого никогда не имели. И не стремились. Наше дело — границу держать да мир наш от тварей беречь.
Вздох.
И взгляд в окно. И давящее, что могильная плита, ощущение силы. Правда, исчезает тотчас.
— Он вторым был в семье. Старший — Алёшка, тот с малых лет при деле, как наследнику и подобает. А вот твой отец… он книжная душа. И учителя хвалили. С их подачи и в гимназию отправили, мол, грешно такие способности в землю-то. Он учился. Хорошо учился. Каждый год — похвальный лист. И окончил с отличием. Я уж думал, что на том всё, но он в университет запросился. В Петербург.
А тень у деда странная, такая… будто спрут щупальца расправил да во все стороны.
— Я бы и запретил. На кой оно Громовым университет? У нас своя наука. Но тут и Алёшка просить за брата стал. Мол, на кой мешать. Глядишь, и роду польза будет. Теперь времена иные. Учёные люди нужны. Честь там, слава… чай, наукою не уронишь. Я и поддался, дурак старый.
И щупальца у тени на всю комнатушку эту растянулись, от одной стены до другой.
— Род… да не убыло бы от роду, если б один из Громовых в науку пошёл. Мой брат был жив. Его дети. Алёшка женился. Хорошая девочка, славная… внука ждала. Никитку…
Я чувствую эхо боли. И вопрос застревает в горле.
Если эти люди были, а потом… что случилось? Почему от всего рода остался старик да Тимоха с Татьяной?
— Я и подумал, что может и вправду… от того, кто в книгах живёт, на охоте толку мало. Только и сам сгинет, и людей положит. А так… благословил. И содержание выделил, какое получилось. Всё ж жизнь в Петербурге дорогая. Ну да хватило, чтоб квартирку снять. И так-то… он учился, тут врать не стану. И хорошо. Те же листы похвальные привозил. Даже к награде был дважды представлен, за старание. Даже вон патент оформил, на артефакт. Я гордился.
Тонкие пальцы коснулись броши.
— Перед самым выпуском он вернулся. Не один… предложение ему сделали. С младшеньким Воротынцевым прибыл.
Имя-то знакомое.
И память услужливо подсказывает. Точно. Это про Воротынцевых синодник говорил, что с ними Сургат связан, а ещё, что их человек меня усыновить собирался. Или под опеку взять? Один хрен.
— Они… ко мне… — выдаю, потому как вдруг да важно. — Их человек… под опеку взять собирался.
— Паскуды, — старик сплюнул. — Никак не успокоятся… тогда-то предложение… союз… девку их подсовывали, мол, браком договорённости скрепить. И этот… готов из шкуры выпрыгнуть, чтоб только срослось. А Воротынцевы поют, мол, талант у него. А у них, стало быть, мастерские. И одну передадут под управление. С мастерами, оборудованием… горы золотые насыпали, а Васька, дурачок, и счастлив. Не понимает, что за такие подарки втрое отдариваться надобно.
Старик повернулся ко мне спиной.
А я… что я?
Лежу. Молчу. Надеюсь, что этот рассказ не прервется, потому что, чуется, часть ответов на вопросы там, в прошлом и не моём.
И папенька, как ни крути, во всей этой истории замазан по самую макушку.
— Сложный был разговор. И не столько с отцом твоим, который в своём Петербурге, кажется, позабыл, кто он есть, сколько с Воротынцевыми. Очень уж представитель их настаивал на союзе… даже без брака, раз уж он не возможен.
— А он был не возможен?
— Слово было дадено.
