Преступление без смысла (СИ) - Потёмкин Сергей
В карцере никого не было.
Чонгана так и не нашли. Куда он делся из камеры, где отсутствовали ни то что окна — даже щели, никто сказать не мог. А ещё все удивились, обнаружив, что в тюрьме не осталось исправных часов: даже айфоны сотрудников перестали показывать время в одну и ту же минуту.
Ровно в семнадцать тридцать вечера.
И наконец, третье событие случилось на борту «Боинга», летевшего из Лиссабона в Нью-Йорк. В салоне бизнес-класса Виктор Павлович Стрепетов сражался с морской болезнью, а заодно и со своей женой.
— Если я сказала, что пройдусь по магазинам, значит, пройдусь! — заявила Людмила Васильевна Стрепетова. — А ты езжай на свою дурацкую конференцию!
— Конференция не дурацкая… — простонал Виктор Павлович, с ужасом ощутив, как содержимое желудка поднимается выше. — Там будут учёные со всего мира! Проблемы, которые мы станем обсуждать, имеют глобальное значение…
Новый приступ тошноты заставил его умолкнуть, чем супруга и воспользовалась:
— Вот и обсуждайте — только я тут ни при чём!
— После конференции все придут на банкет, и будет невежливо, если я появлюсь на нём один. Между прочим, билеты оплатили нам обоим!
— В Пензе ты каждый день заявлялся домой с банкета, — съязвила Людмила Васильевна, — и моё присутствие там не требовалось!
«Тоже мне, учёный! — подумалось ей. — Да если б не молния, ты бы и кандидатскую не дописал!»
Молния попала в Стрепетова семь лет назад, когда он шёл с работы. На здоровье его это почти не сказалось, зато сказалось на интеллекте: обычный математик вдруг стал гением! Работами Стрепетова заинтересовались в РАН, его стали приглашать на семинары за рубеж. А случай с молнией сделал его звездой: Виктор Павлович даже на телевидении появлялся (собственно, это и занесло его в Лиссабон — португальцы сняли шоу про необычных людей; увы, Стрепетов не имел там успеха — в отличие от йога, глотавшего раскалённые шпаги и увезённого со съёмок в больницу).
— Проклятье… — прошептал Стрепетов, вжавшись в кресло: бой с морской болезнью был проигран.
Супруга уснула, едва он дошёл до туалета: чего волноваться? — в самолётах его всегда тошнит. Укрывшись пледом, Людмила Васильевна погрузилась в сон, где она прохаживалась по бутикам, а продавщицы любезничали с ней как с королевой…
Проснулась она оттого, что её трясли за плечо:
— Yourhusband… — сказала стюардесса и замолчала.
С английским Людмила Васильевна была не в ладах, но фразу «ваш муж» поняла.
Дальнейшие события сошли бы за дурной сон.
Оказалось, они уже сели, но мужа нигде не было. Перед посадкой его просили сесть на место, но из запертой кабинки не ответили. Решив, что пассажиру стало плохо, стюардесса открыла дверь запасным ключом.
В кабинке было пусто.
Поиски Стрепетова успехом не увенчались — он будто испарился в самолёте, летевшем в нескольких километрах над Атлантикой. А ещё на борту «Боинга» остановились часы — даже на приборах, установленных в кабине пилотов. У пассажиров часы были настроены на лиссабонское время, и стрелки их застыли на десяти тридцати утра — той минуте, когда за Стрепетовым захлопнулась дверь санузла.
Глава первая
Дарую тебе то, чем обладал
Колёса инвалидного кресла скрипели, когда Глеб толкал их вперёд. Толкать было трудно — кресло предназначалось для помещения, и шины были литые. Глеб в сотый раз подумал, что на улице больше подошли бы пневматические.
Впрочем, какая теперь разница?
Высовывать нос из дома в такой дождь, да ещё на ночь глядя было безумием. В его положении — безумием вдвойне. Будь жива мама, она бы скорее сама его убила, чем выпустила сейчас за порог, — да он и сам бы не вышел, даже если бы мог ходить. С того дня, когда он последний раз стоял на ногах, не прошло и года, но Глебу казалось, что минула вечность.
Сквозь дождь огни спального района светили равнодушно и блекло. Дома выглядели миражами — потому что стояли далеко. А поблизости — лишь пустырь с заброшенной детской площадкой, да автобусная остановка… Ну и ещё магазин с глупым названием «Виктим»; вряд ли его хозяин потрудился заглянуть в англо-русский словарь.
У магазина Глеб отдышался. Когда-то он занимался лёгкой атлетикой и даже был вторым на областных соревнованиях. От дома до «Виктима» он добежал бы за минуту, не сбив дыхание.
Сегодня этот путь занял полчаса.
Разумеется, пандус у магазина отсутствовал — как и у всех зданий в этом городе. Значит, внутрь не попасть… Ну и плевать — дождь можно переждать и снаружи.
«Дождь-то ты переждёшь, — шепнул внутренний голос, — а что потом?»
Наверное, его уже ищут. Баба Дуня, пожилая соседка, видела его в подъезде: «Господи, Глебушка, куда ж ты в такой дождь-то, а?..»
Глеб на неё даже не взглянул — въехал в лифт прежде, чем старушка успела помешать. Наверняка та побежала к тёте, принимавшей ванну — о выходке Глеба она понятия не имела: он специально дождался момента, чтобы улизнуть из квартиры.
За воротник текла вода, и Глеб поёжился. Забавно будет умереть от простуды, пережив ту аварию… И что с того, что ему только тринадцать? Умирают все — даже младенцы.
Глеб понимал, что он сейчас не в себе, и что из дома сбегать было глупо. Только это был уже не его дом.
Терпение Глеба иссякло час назад, когда тётя дурно отозвалась о маме: что она сказала, Глеб уже и не помнил… Началось всё с того, что он не дал ей убрать в шкаф мамину любимую вазу.
Одиннадцать месяцев назад «Тойота» с Глебом и Викторией Шустовыми столкнулась с грузовиком, чей водитель заснул. Мама Глеба погибла, а сам он уцелел лишь чудом — потом сказали, повезло, что сзади сидел. Хорошенькое «повезло» — паралич нижних конечностей… Ноги стали худыми и ничего не чувствовали.
Ходить он теперь сможет лишь во сне.
Тётя оформила опеку и переехала в их с мамой квартиру (свою она кому-то сдала). Глеб не возражал: тогда ему было всё равно. Другой родни у него не было, кроме отца, но тот ушёл, когда Глебу был год, и увидеть сына не стремился — ни здорового, ни прикованного к инвалидному креслу. Была ещё мамина подруга — раньше она к ним ходила; но после выписки Глеб не видел её. Правда, она позвонила разок — извинилась, что не навещает: «Сейчас у нас чёрные дни, течёт сантехника».
В ту минуту Глеб понял, что люди делятся на две категории: одни знают, в какой аптеке лекарства дешевле, другие считают, что чёрные дни — это когда течёт сантехника.
— Эй, пацан, валил бы ты, а? — услышал Глеб и обернулся: из «Виктима» вышла продавщица и смотрела на него недобрыми глазами. — А то промокнет тут, помрёт ненароком, а мне расхлёбывай…
Глеб помнил, что здесь есть и другие продавцы — вполне нормальные, дружелюбные… Но сегодня, видно, не их смена.
Продавщица вернулась за прилавок, и тут светофор у дороги мигнул и погас. Окна «Виктима» потемнели.
— Блин, достало!.. — донеслось из магазина. — Опять на линии обрыв!
Глеб шмыгнул носом. Разгорячённый, он сначала не чувствовал холода, зато теперь ощутил его сполна.
А с холодом пришла злость. Хотелось одного — убраться подальше… Толкать коляску, пока не лопнут мышцы.
Глеб подъехал к дороге.
— Пожалуйста, помоги!..
Он не сразу понял, что слышит кого-то. А через секунду опять:
— Я здесь!..
У Глеба душа ушла в пятки. Сразу вспомнилось, что он один, на окраине города, и, если что, то и не убежит… Здравый смысл велел уносить ноги, хоть те того и не стоили.
Но тут его взгляд упал на дорогу.
Там кто-то лежал — прямо посреди проезжей части. Наверное, какой-нибудь алкаш… Ну а кто бы ещё лёг на асфальт, где его первая же машина задавит?
Глеб сунул руку в карман. Достал смартфон, включил фонарик. Посветил на «алкаша»…
И оцепенел.
Это был мужчина; он пытался встать, прижав ладонь к животу. На его пальцах была кровь.
