Ирина Ивахненко - Заря над Скаргиаром

— А надо было бы его проучить, — улыбнулся Аскер. — Я бы, скажем, сделал вид, что остаюсь, а завтра выехал бы следом.

— Лио, живой главнокомандующий все-таки лучше, чем мертвый.

— Ну ладно, так и быть: помилуем этого растяпу, — сказал Аскер, вставая.

Внизу они застали Терайн, оживленно препиравшуюся с Лагастером по поводу того, кому следовало передавать Аскеру эпистолярный шедевр Сфалиона. Она была зла на весь белый свет за то, что эту почетную миссию доверили Лагастеру, а не ей. Лагастер безуспешно оправдывался, втолковывая Терайн, что она не принадлежит к подчиненным Сфалиона и, следовательно, он не имеет права поручать ей какие-либо миссии. Но, как только во дворе появился Аскер, всякие споры были забыты.

— Доброе утро, Аскер, — сказала Терайн. — Как видите, я выспалась и уже успела побывать в Старых Казармах. Мне удалось увидеть Лагреад. Теперь его окружают три кордона, но, по-моему, эти меры предосторожности несколько запоздали: от него мало что осталось. Так вы едете с армией, или нет? Я подумала, что в свете нанесенного вам оскорбления…

— Еду, конечно, — беззаботно улыбнулся Аскер. — Где моя карета с подушками?

— Что? — переспросила Терайн, и ее сердце тревожно трепыхнулось от мысли, что она чего-то не предусмотрела.

— Так… пустяки. Вот, почитайте, что написал мне Сфалион.

Аскер протянул Терайн Сфалионово послание, и пока она давилась смехом, читая его, успел сесть в седло. Этой нехитрой уловкой он лишил Терайн возможности подсадить его на берке при всем собравшемся народе.

— Ну что вы там копаетесь, Терайн? — окликнул он ее уже с высоты Сельфэра.

Она поспешила вскочить на своего берке, и кортеж направился к Старым Казармам.

В Старых Казармах царила особая предпоходная суета, что одновременно и радует, и тревожит сердце каждого воина. Полки выходили из казарм на главный двор, строились в походном порядке, трубачи давали сигнал, и солдаты выступали на битву.

Авангард уже находился за заставами Паорелы, и Сфалион выехал с ним: он так боялся встречи с Аскером, что даже пренебрег приличиями, не встретив его лично. Но Аскер без своей порции приветствий не остался: Латриэль, посланный Дариолой, произнес перед ним все, что полагается говорить в таких случаях. Заверив Аскера в своей преданности, он принес ему присягу на верность и дал клятву охранять Аскера при любых обстоятельствах. Он был страшно горд тем, что до малейших тонкостей придерживался эсторейского церемониала принесения присяги на верность, который, как известно, отличается от корвельского, и ему было невдомек, что все зрители этой сцены, включая и самого Аскера, посмеиваются над ним.

Но вот все церемонии были совершены, и вся компания тронулась в путь.

При выезде из Паорелы творилось примерно то же самое, что и вчера, при въезде армии в столицу: те же толпы народа, цветы и благие пожелания. Эстеане, воодушевленные победой под Глерином, считали поход на запад обреченным на успех, особенно когда узнали, что с армией едет Аскер. Его популярность в народе с каждым часом становилась все больше. Оброненные мимоходом его слова передавались из уст в уста и в одночасье становились достоянием всей Паорелы; его поступки толковались на все лады и выставлялись как эталон для подражания. Теперь такого вопроса, как «верите ли вы в Аскера?», просто не существовало.

На фоне столь бурного энтузиазма со стороны народных масс поведение погоды было более чем вызывающим. Ясное погожее утро затуманилось сначала отдельными тучками, но к полудню они так плотно затянули небо, что на нем напрасно было бы искать хоть кусочек лазурной голубизны. С запада подул порывистый ветер, поднимая с дороги пыль, кидая ее в лицо всадникам, забивая глаза и ноздри берке. Заморосил мелкий дождичек, очень скоро превратившийся в ледяной и нудный дождь. Холодные капли, несомые ветром, хлестали по лицу, стекали по спинам берке в дорожную пыль, превращая дороги в грязное вязкое месиво. Солнце перестало греть землю, и по ней растекся холод, напоминая о том, что лето отступило окончательно.

Вместо двух дней, как обычно, армия добиралась до Пилора целых четыре. Дороги раскисли до такой степени, что берке ступали по путо передней ноги в грязи, а сверх того еще на ладонь — в воде. Колеса повозок с оружием и провиантом то и дело увязали в этом месиве, и к повозкам приходилось припрягать лишних берке, чтобы сдвинуть их с места. Солдаты перемазались с ног до головы, как землекопы, а непрерывно льющийся с неба дождь не смывал грязь, а наоборот, размазывал ее по одежде. Ледяной ветер пронизывал до костей, облепляя мокрой одеждой тело и отбирая последние крохи тепла.

— Ну и осень в этом году выдалась, — то и дело вздыхал Моори, плотнее кутаясь в сырой плащ. — Такой мокротищи я за всю свою жизнь не упомню, даже во время моего пребывания в Айларолле на службе у короля Лиэрина Клавигера.

— Можно подумать, что вам сотня лет, Моори, и вы за свою долгую жизнь навидались всякого, — беззлобно отозвалась Терайн. — Как по мне, бывало и не такое.

На самом деле Терайн просто храбрилась. Ей беспрерывная вода с небес досаждала больше, чем кому-либо: в Гедрайне с его сухим климатом таких дождей никогда не бывало и не предвиделось. Но Терайн ни перед кем не хотела выглядеть неженкой, не привыкшей к превратностям походов, особенно перед Аскером, по которому вовсе не было заметно, чтобы он обращал внимание на дождь.

Но это было далеко не так. Правда, Аскер нисколько не кривил душой, заявляя, что ему все равно, как спать: на камнях или на перине, и что на камнях даже удобнее. Однако при всей его нечувствительности к неудобствам дожди беспокоили его очень сильно.

Все дело было в том, что он считал их искусственными. Да, близ такого моря, как Асфариг, погода может измениться в одно мгновение, а потом держаться неделями, но в самом воздухе все время витало что-то неуловимое, что наполняло душу Аскера совершенно определенной тревогой. Он знал причину ненастья так же хорошо, как если бы сам его устроил. Был только один аврин в Скаргиаре, в чьих интересах было сделать передвижение эсторейской армии как можно более затруднительным и кто мог это сделать.

«Все указывает на то, что Эргереб демонстрирует передо мной свою силу, — думал Аскер. — Но если он пытается заставить меня начать исправлять погоду, — он ошибается. Что ж, побарахтаемся в грязи дня четыре, зато я попаду в Пилор полным сил и готовым действовать».

На исходе дня восемнадцатого кутвине эсторейская армия прибыла на западное побережье. К этому времени так похолодало, что среди бела дня пролетал снежок, а к ночи все лужи подергивались тонким хрустким ледком. С моря дул ветер, пропитанный промозглой сыростью и дыханием зимы. Костры из полуотсыревших дров давали больше дыма, чем тепла, а шатры с трудом противостояли ветру. Погода всем действовала на нервы; поговаривали даже, что здесь еще хуже, чем было под Глерином. Правда, все понимали, что, в отличие от Глерина, армия находится на своей земле. К тому же, продовольствие подвозили из близлежащих деревень, — уже готовое, чтобы не возиться с кострами, которые то и дело задувал ветер.