Джордж Мартин - Воины

— К нам они не приблизятся, — говорит Капитан, и так оно и оказывается. Речушка эта достаточно мелкая, чтобы перейти ее вброд, и эти незнакомые Рыболовы собираются у своих шатров и стоят в молчании, пока мы проезжаем мимо. Мы пополняем на своем берегу запасы воды. Затем погода начинает портиться. Мы вступаем в каменистую пересеченную местность, край утесов из песчаника, ярко-красных, превращенных ветрами в зубчатые, причудливые пики и гребни: здесь с юга через брешь в холмах прямо нам в лицо дует сильный ровный ветер, неся с собой массу мерзких розоватых крупиц песка. Солнце делается красным, как новая медная монета, на этом розоватом небе, как будто закат тянется весь день. Чтобы избежать песчаной бури, которая, как я предполагаю, надвигается на нас, я велю каравану сворачивать к востоку: там наш путь будет пролегать у подножия утесов и, возможно, они нас защитят от буйства ветра. В этом я ошибаюсь, поскольку внезапно поднимается холодный, безжалостный встречный ветер, несущий с севера ту самую песчаную бурю, которой я надеялся избежать, и нас на полтора дня пришпиливает к красным утесам; мы сбиваемся в кучу и заматываем лица шарфами. Ветер воет всю ночь. Сплю я ужасно. Наконец ветер стихает и мы спешим пройти в брешь между холмами и вновь двинуться на юго-восток. За холмами открывается широкое ровное пространство — скорее всего, ложе высохшего озера, — с редкой коркой соли, что сверкает под безжалостным солнцем подобно свежевыпавшему снегу. Здесь не растет ничего, кроме неукротимой осоки; несомненно, озеро пересохло добрую тысячу лет назад, и здесь не осталось даже намека на какую-либо растительность, кустарники или даже деревья, что могли окаймлять его берега в те дни, когда здесь была вода. Мы идем через это мертвое озеро три дня. Наши запасы пресной воды делаются тревожно малы, и у нас заканчивается все имевшееся свежее мясо — остается лишь сушеное, усиливающее жажду. Дичи, на которую можно было бы охотиться, здесь, конечно же, тоже нет. Неужто именно с этим нам придется иметь дело неделю за неделей, пока мы наконец не доберемся до каких-нибудь более дружелюбных земель? Самые старшие члены отряда, Охотник и Квартирмейстер, заметно устали, а женщины, никогда не удалявшиеся от своей реки даже и на расстояние дня пути, сделались раздражительными и замкнутыми. Неприкрыто встревоженные и даже испуганные, они постоянно перешептываются на языке Рыболовов, который никто из нас не удосужился выучить, но при нашем приближении тут же умолкают. Даже наши упряжные животные принимаются сопротивляться. С тех пор, как мы отравились в путь, им недостает еды и воды, и результаты налицо. Кони постоянно норовят ухватить пучок серой травы с острыми краями и скорбно посматривают на нас, с таким видом, словно мы их предали. Путешествие наше только началось, а я уже начал жалеть, что отправился в него. Однажды вечером, когда мы разбиваем лагерь в жалком местечке неподалеку от дальнего конца озера, я сознаюсь в своих сомнениях Капитану. Поскольку он — наш старший офицер, а я — офицер, ведущий наш караван по маршруту, я предполагаю, что это неким образом уравнивает наш ранг и дозволяет вести доверительную беседу. Но я ошибаюсь. Когда я говорю капитану, что начинаю думать, что это предприятие может оказаться нам не под силу, он тут же отрезает, что терпеть не может трусов и отворачивается от меня. Больше мы с ним не разговариваем.

В лежащем за озером краю заметны места, где прежде, в древности, располагались поселения — там, где некогда, должно быть, текла река, питавшая ныне пересохшее озеро. Сейчас никакой реки здесь нет, хотя мой наметанный глаз засекает изгибы ее древнего русла и временами — остатки каменных развалин небольших селений, там, где прежде были берега. Но сейчас вокруг раскинулась пустыня. Зачем империи понадобилось защищать границу, когда и без того существует огромная буферная зона между богатыми, плодородными районами государства и вражеским отечеством? Позднее мы добираемся до столицы этого давно заброшенного края, беспорядочного лабиринта осыпающихся каменных стен и построек непонятного назначения. Мы обнаруживаем некое святилище, в котором до сих пор стоят бесовские статуи, высеченные из темного камня идолы с дюжиной голов и тремя десятками рук, и в каждой руке по обрубку — должно быть, когда-то это был меч. Вокруг пояса этих грозных позабытых богов обвиваются большеглазые каменные змеи. Ученые нашей страны наверняка захотели бы поместить эти изваяния в столичные музеи, и я записываю их местонахождение, чтобы можно было написать рапорт, когда мы доберемся до цивилизованных мест. Но к настоящему времени у меня имеются серьезные сомнения в том, что мы когда-либо туда доберемся. Я отвожу Охотника в сторону и прошу его мысленно осмотреть территорию впереди, проверить, не удастся ли ему засечь какие-либо признаки наличия населенных деревень.

— Не знаю, получится ли у меня, — отвечает Охотник. Он сделался ужасно худым и бледным, и его бьет дрожь. — На это нужны силы, а у меня их больше нету, кажется.

— Пожалуйста. Попробуй. Мне нужно знать.

Охотник соглашается попытаться и входит в транс, а я стою и смотрю, как у него закатывается глаза, а дыхание делается частым и хриплым. Он застывает, словно изваяние, и долго стоит недвижно. Затем он постепенно возвращается в сознание и начинает падать, но я вовремя подхватываю его и помогаю мягко опуститься на землю. Он некоторое время сидит, моргая, пытаясь отдышаться и собираясь с силами. Я жду, пока он вроде бы не приходит в себя.

— Ну как?

— Ничего. Тишина. Впереди так же пусто, как и позади.

— Насколько далеко? — спрашиваю я.

— Откуда мне знать? Там никого нет. Вот все, что я могу сказать.

Мы расходуем воду очень экономно, и запасы провизии у нас тоже начинают истощаться. Здесь нет ни дичи, на которую можно охотиться, ни растений, которые казались бы съедобными. Даже Сержант — несомненно, самый сильный из нас, — исхудал, и у него запали глаза, а Охотник и Квартирмейстер вот-вот вовсе не смогут продолжать путь. Время от времени мы находим источник с водой, солоноватой, но пить все-таки можно, или убиваем какое-нибудь неосторожное бродячее животное и немного приободряемся, но местность, через которую мы движемся, неизменно враждебна, а у меня нету карты. Надеюсь, остальных подбадривает мысль о том, что она у меня есть, но все имеющиеся карты этой части континента сплошь состоят из белых пятен: я с таким же успехом могу консультироваться со своей повозкой или тянущими ее лошадьми, как и пытаться что-либо извлечь из этих выцветших листов бумаги.

— Это самоубийственный путь, — говорит мне Сапер однажды утром, когда мы сворачиваем лагерь. — Нам не следовало в него отправляться. Нам стоило бы вернуться, пока мы еще в состоянии это сделать. По крайней мере, в форте мы были бы способны выжить.