Энтони Райан - Песнь крови

– Понятно. Здоров ли мой сын?

– Вполне. В последний раз, как я его видел, он весело резвился, играя. Я знаю, что он ждет не дождется вашего возвращения. Как, впрочем, и все мы.

Она сверкнула глазами в мою сторону, опалила почти такой же жаркой ненавистью, как ее ненависть к Убийце Светоча, и я обнаружил, что не в состоянии встретиться с ней взглядом. «Она все знала с самого начала, – вспомнил я. – Отчего бы ей не испытывать ненависти и ко мне тоже?»

– Когда я вернусь в Империю, мы с сыном станем жить в тишине и уединении, – сказала мне госпожа Эмерен. – Я не испытываю желания возвращаться ко двору. И не рассчитываю на благодарность за то, что я наконец-то сумела покарать убийцу своего мужа.

Я тяжко вздохнул.

– Так, значит, это правда? Все эти обстоятельства – ваших рук дело?

– Мельденейцы тоже жаждут справедливости. Щит своими глазами видел, как его родители и братья гибли в огне. Мне не потребовалось долго уговаривать его мне помочь. Эти северяне обладают редкостным даром пробуждать ненависть в людях.

– И вы в самом деле верите, будто ваша ненависть умрет вместе с ним? А ну как нет? В чем вы станете искать утешения тогда?

Ее зеленые глаза сузились.

– Не читай мне проповедей, писец! Ты человек безбожный, мы оба это знаем.

– Так вы теперь ищете утешения у богов? Вымаливаете дары у равнодушного камня? Селиесен заплакал бы…

Сапфировое кольцо рассекло мне щеку – она дала мне пощечину. Я слегка пошатнулся. Она была сильная женщина и не видела нужды сдерживаться.

– Не смей произносить имени моего мужа!

О, как много слов пришло мне на ум, пока я стоял, зажимая окровавленную щеку, как много желчных, резких слов, что наверняка рассекли бы ее до самой сердцевины своей жестокой правдивостью! Но, взглянув в ее пылающие глаза, я обнаружил, что слова умерли у меня в груди и гнев мой рассыпался прахом и разлетелся, гонимый морским ветром, сменившись бездной жалости и сожалений, что, как я знал, всегда таились у меня в душе.

Я отвесил ей еще один почтительный поклон.

– Прошу прощения, что огорчил вас, сударыня.

Повернулся и пошел прочь, туда, где сидел Убийца Светоча. Я уселся рядом с ним, как будто мы были двое обвиняемых, ждущих приговора.

– Хотите, зашью? – предложил Аль-Сорна, видя, как я зажимаю кружевным платком рану на щеке. – А то шрам останется.

Я покачал головой, глядя, как госпожа Эмерен усаживается на противоположной стороне первого ряда, старательно избегая встречаться глазами со мной.

– Я это заслужил.

Щит появился немного погодя. Он возглавлял отряд матросов с копьями, которые быстро разошлись в разные стороны и встали кольцом вокруг арены. Щит, несомненно, стремился к тому, чтобы его мщение осуществилось без вмешательства со стороны толпы, которая теперь начала заполнять места. Настроение людей было скорее напряженным, нежели праздничным. Немало глаз впивалось в спину Аль-Сорне, однако улюлюканья и брани слышно не было, и я задался вопросом, не приложил ли Щит особые усилия для того, чтобы это событие имело хоть какое-то подобие цивилизованности.

«Что за дурацкая комедия! – подумал я. – Помиловать человека за преступление, которое он действительно совершил, чтобы он мог быть наказан за то, к чему он не имеет отношения».

Последними явились владыки кораблей, восемь человек средних либо пожилых лет, в нарядах, которые, очевидно, почитались роскошными тут, на островах. Это были богатейшие люди архипелага, вошедшие в правящий совет благодаря числу кораблей, которыми владели: уникальная форма правления, которая, однако же, на удивление неплохо действовала на протяжении четырех столетий. Они заняли свои места на длинном мраморном возвышении в дальнем конце арены. Для них там заранее были поставлены восемь высоких дубовых кресел.

Один из владык кораблей остался стоять. То был жилистый мужчина, одетый скромнее прочих, однако на обеих руках у него были перчатки из мягкой кожи. Я почувствовал, как Аль-Сорна рядом со мной шевельнулся.

– Карваль Нурин, – сказал он.

– Капитан «Красного Сокола», – вспомнил я.

Он кивнул.

– Похоже, за кусок лазурита можно купить много кораблей.

Нурин дождался, пока уляжется шум толпы, на миг задержал свой бесстрастный взгляд на Аль-Сорне и заговорил:

– Мы явились, дабы присутствовать при разрешении вызова на поединок. Совет владык кораблей официально признает, что вызов этот был честным и законным. Никто не будет наказан за кровь, пролитую в этот день. Кто выскажется за бросившего вызов?

Вперед выступил один из моряков Щита, крупный бородатый мужчина в синей головной повязке, обозначающей его ранг первого помощника.

– Я, господа.

Нурин перевел взгляд на меня.

– А за вызванного?

Я встал и вышел на середину арены.

– Я.

Лицо Нурина на миг утратило свое бесстрастие, когда я пренебрег вежливым обращением, однако он продолжал, все так же невозмутимо:

– Закон требует, чтобы мы осведомились у обеих сторон, нельзя ли уладить дело без кровопролития.

Первый помощник заговорил первым. Он говорил громко, обращаясь скорее к толпе, нежели к владыкам кораблей.

– Бесчестье, нанесенное моему капитану, слишком велико. И, хотя по натуре он человек мирный, души его убитых родичей вопиют, требуя справедливости!

Я оглянулся на Аль-Сорну – он смотрел в небо. Проследив направление его взгляда, я увидел кружащую птицу, морского орла, судя по размаху крыльев. Орел парил и кружил в безоблачном небе, в потоках теплого воздуха, поднимающегося от утесов, далекий от всего этого, от нашего грязного прилюдного убийства. Потому что теперь я понимал, что это будет убийство, что справедливости тут ожидать не приходится.

– Сударь! – резко воскликнул Карваль Нурин: он явно был раздражен.

Я проводил взглядом орла: он сложил крылья и спикировал куда-то за утес. «Красиво…»

– Давайте уже покончим с этим, – сказал я, повернулся и, не оглядываясь, пошел обратно на свое место.

Когда я вернулся на место, на лице Аль-Сорны было странное выражение. Быть может, его позабавило мое нежелание участвовать в этом фарсе. Позднее, когда я позволял себе поддаться иллюзиям, мне временами казалось, будто в его взгляде было даже некое восхищение, малая толика уважения. Но это, конечно, чушь.

– Бойцы, займите свои места! – распорядился Карваль Нурин.

Аль-Сорна встал, взял в руки свой ненавистный меч. Положив руку на рукоять, он слегка замялся, я увидел, как дернулись его пальцы, прежде чем он вынул клинок из ножен. На лице его теперь не было и тени усмешки, темные глаза словно впивали блеск стали, сверкающей на солнце, и лицо сделалось непроницаемым. Секунду спустя он положил ножны рядом со мной и вышел на середину арены.