Dagome iudex: трилогия - Збигнев Ненацкий

Соскочил Даго со своего белого жеребца, после чего острием своего ножа вычертил на прибрежном песке:

Спицимир дал знак рукой, и все наемники начали проходить через магический рисунок, стараясь не наступить на него. Сердца их были переполнены страхом, поскольку верили они в волшебную силу всяческих знаков. Окружающий их мир управлялся неизвестными законами, его заполняли духи тех, что умерли, и тех, что должны были родиться, и единственной защитой и языком договоренности с невидимыми силами были чары. Один из наемников наступил на круг, нарисованный ножом Пестователя, и тогда Спицимир молниеносно вытащил меч из ножен и нанес им удар воину в живот.

— То был предатель! — закричал он.

Когда же тот схватился за живот и упал на землю, Спицимир отрубил ему голову, как это делал Пестователь.

После того наемники по очереди стали опускаться перед Пестователем на колени, он же покрывал их головы полой своего выцветшего плаща и говорил:

— Беру тебя в свое пестование, получишь мою опеку, жалование, пропитание и женщин.

— А я? — спросил Фулько.

— Подожди до наступления темноты, — ответил на это Спицимир.

Но до ночи было еще далеко. Тем не менее, были разожжены костры, как по одной, так и по другой стороне реки, войско Палуки и войско Пестователя переговаривались друг с другом, накрывая костры плащами или открывая их, из-за чего дым то исчезал, то появлялся на фоне неба. После того более тридцати плотов переправилось на правый берег Нотеци, на них посадили невольников и невольниц, которых переправили на левый берег. Войско Пестователя должно было переправляться только на следующий день. Воины улеглись у огня; наемникам вернули их оружие, им тоже разрешили устроиться у своих костров.

Арне и граф Фулько сидели отдельно, всего лишь вдвоем. Они молчали, размышляя над удивительной изменчивостью своих судеб. Они приглядывались к суете воинов, глядели на плоты, на костры по обоим берегам реки.

— Удивительно, — отозвался в конце концов Фулько, — что Хок, ободриты и волки так пренебрежительно относятся к сообщениям о Пестователе. Они понятия не имеют, что у него все так хорошо организовано, что у него такая сильная армия. В один прекрасный день он падет на них, словно орел. Ты видела ту белую птицу, которая изображена у них на щитах? Это как раз и есть орел. Что они со мной сделают?

— Ты сыграешь с Пестователем в чародейскую игру, — пожала плечами Арне.

— Тебя не беспокоит моя судьба, хотя ты и говорила, что любишь меня и жить без меня не можешь. Тебе кажется, что своей задницей ты спасешь себе жизнь. А вдруг он прикажет отдать тебя своим воинам?

— Возможно, — вздохнула женщина. — С первого же мгновения, когда я увидала его, нагого, сидящим на дереве, предчувствовала я в нем какую-то невидимую силу. У меня в низу живота все трясется и горит, так я его хочу.

— Ты самая обыкновенная шлюха.

— А ты? Ты — самая обыкновенная шлюха войны.

Наступил вечер. Арне встала с места, потянулась и пошла по берегу реки в поисках костра, возле которого сидел Пестователь. Никто ее не задерживал, никто к ней не цеплялся. Воины были сыты женским вниманием, так как у них было множество невольниц, которых они как раз отослали на левый берег. А у этой женщины на боку висел меч, кто знает, а вдруг она еще умела им владеть. И вообще, она стала собственностью Пестователя, так же как все являлось его собственностью, пока он не раздал добычу воинам.

Пестователь сидел у огня и ел кусок жареной говядины. На белых волосах, словно звезда, поблескивал золотистый камень.

— Чего ты хочешь? — спросил он у женщины, когда та приблизилась к костру.

— Тебя, господин. Увидела я твое мужское естество, и с того момента лоно буквально горит.

— Уйди, — жестко заявил тот. — Этой ночью я буду играть с Фулько. Это игра чародейская и требует чистоты. Тебя же имели слишком многие, и потому я мог бы загрязниться.

Арне пожала плечами.

— А скольким людям, господин, ты подавал руку, но ведь не стал пл этой причине грязным. Многие входили в мое лоно, но мужчины у меня еще не было. Потому я чувствую себя чистой.

Даго поглядел на нее любопытствующим взглядом. У женщины было чистое лицо и небольшой рот. Это было лицо ребенка. Светлые длинные волосы ровно лежали на плечах Арне, ему вспомнились ее небольшие груди, плоский живот, стройные бедра и сильно покрытое волосами лоно, что в его представлении свидетельствовало о страстности. Когда он сидел голым на дереве, женщина даже показалась ему привлекательной. Теперь же — красивой.

— Сколько тебе лет? — спросил Даго.

— Восемнадцать.

— Я дам тебя поначалу Спицимиру. Он тебя испробует.

— Не имеет значения, господин, кто меня испробует. Он получит то же, что сможет дать ему любая. Ты же получишь то, чего не дала тебе еще никакая женщина.

— Откуда знаешь?

— Просто знаю.

Даго дал знак сидящему у другого костра воину.

— Отгони отсюда эту женщину. Дайте ей еду и питье, но пускай спит подальше от меня.

Воин поднялся с места, но Арне ушла сама. Пройдя несколько десятков шагов, она бросилась на лесную траву и беззвучно заплакала, наверное, впервые в жизни, по причине истинной печали и желания. Никто еще и никогда ее так не унизил. Это ради нее епископ утратил милость архиепископа. Это ради нее рыцари устраивали поединки. За проведенную с ней ночь в Юмно платили золотыми нумизматами. Если бы ей захотелось, она могла бы иметь любого мужчину. Даже Фулько валялся у ее ног, умоляя отдаться ему по доброй воле. Ведь если она по-настоящему хотела, то могла отдаваться и любить до потери сознания. Когда она была двенадцатилетней девочкой, Арне уговорила заняться любовью собственного отца, а потом обвинила его в изнасиловании, из-за чего пришлось ему идти в церковь в рубище кающегося, без меча, закрыв голову капюшоном. А один раз испробовав с ней наслаждений, он умолял дать следующую любовную утеху, осыпал золотом, ради нее грабил на дорогах, и в конце концов — когда она ему решительно отказала — повесился. Уже шесть лет занималась она любовью с мужчинами, была наложницей старого князя Хока, и тот ради нее убил своих жен, желая сделать ее княгиней. Только она предпочла бежать с Фулько, поскольку этот мужчина казался ей похожим на нее саму, таким же ищущим перемен и приключений. И вот первый раз кто-то пренебрег ею, она же