Ричард Адамс - Шардик

— Лошади. И что?

— Должно быть, они умные — умнее наших волов?

— Трудно сказать. Пожалуй, поумнее будут. Вы это к чему?

— Если бы для них и для нас играли музыку, полагаю, их чуткий слух уловил бы звуки, недоступные для нашего с вами уха. Однако, несмотря на это, они мало что понимают. Мы с вами можем заплакать, а они — нет. Те, кому истина явилась, не питают никаких сомнений. Однако всегда найдутся другие, точно знающие, что ничего необычного не произошло.

Он наклонился и подкинул полено в огонь. Начинало смеркаться, ветер стих, и Сиристроу видел в окно, что у берега поверхность реки теперь совсем гладкая. Возможно, если переправляться завтра с утра пораньше, это будет уже не так страшно.

— Я много странствовал, — сказал губернатор. — Я видел мир поруганный и лежащий в руинах. Но сейчас у меня нет времени предаваться скорбным размышлениям. Дети, знаете ли, они требуют нашего внимания. Когда-то я молился: «Забери мою жизнь, владыка Шардик», и моя молитва была услышана. Он забрал мою жизнь.

Сиристроу встрепенулся, наконец-то почувствовав себя в своей тарелке. Избавление от бремени вины, насколько он знал, главное назначение большинства — если не всех — религий.

— Вы полагаете, что Шардик снимает с вас… э-э… то есть прощает вас?

— Насчет этого мне ничего не ведомо, — ответил губернатор. — Но если ты твердо знаешь, что нужно делать, прощение не имеет особого значения — значение имеют только твои труды. Бог знает, что в жизни своей я сотворил много зла, но все это теперь в прошлом.

Он умолк, заслышав шаги за дверью комнаты, уже погрузившейся в полумрак. Вошел Анкрей и выжидательно остановился у порога. Губернатор подозвал его.

— Там к вам дети пришли, господин, — доложил великан. — Которые намедни приходили, их Кавас привел. А тот малый с пристани, Горлан…

— Коминион?

— Ну, иные и так его кличут, — согласился Анкрей. — А вот барон, он не стал бы…

— Ты мне скажи, что нужно Коминиону, — перебил губернатор.

— Говорит, нужны распоряжения на завтра, господин.

— Хорошо. Я схожу на пристань, там все с ним и обсудим.

Едва он повернулся к двери, как на пороге возник мальчонка лет шести — он неуверенно вступил в комнату, обвел взглядом всех присутствующих и остановился, серьезно уставившись на губернатора. Сиристроу наблюдал за происходящим, внутренне забавляясь.

— Привет, — промолвил хозяин дома, отвечая ребенку столь же серьезным взглядом. — Какая нужда привела тебя к нам?

— Мне нужен дяденька губернатор. Там возле дома сказали…

— Я и есть дяденька губернатор, и ты можешь пойти со мной, коли хочешь. — Он подхватил малыша на руки.

Мелатиса, вновь появившаяся в дверях, с улыбкой покачала головой:

— Где твое достоинство, милый Кельдерек Играй-с-Детьми? Что подумает господин посол?

— Что я одно из тех быстроногих животных, которых он намерен продавать нам.

И губернатор выбежал из комнаты с ребенком на плечах.

— Вы поужинаете с нами? — спросила Мелатиса, повернувшись в Сиристроу. — Ужин через час, и вам нет необходимости покидать нас. Вот только как нам развлечь вас тем временем?

— Прошу вас, сударыня, не беспокойтесь, — ответил Сиристроу, радуясь тому, что вновь оказался в обществе очаровательной хозяйки. В глубине души он считал, что она слишком хороша для своего мужа при всем его увлечении торговлей. — Мне нужно дописать письмо королю Закалона. Поскольку мы наконец достигли вашей страны, я намерен завтра же отправить посыльного с обстоятельным докладом о нашем прибытии и всех прочих событиях. Возможность дописать письмо придется мне очень кстати. Наш король с нетерпением ждет известий. — Он улыбнулся. — Я устроюсь, где прикажете, и никому не буду мешать.

Она удивленно вскинула брови:

— Вы действительно будете писать письмо? Сами?

— Да, сударыня… если можно.

— Конечно можно… если мы найдем, на чем и чем вам писать… что представляется весьма затруднительным. Вы позволите понаблюдать на вами немного? Я в своей жизни видела только двоих людей, умеющих писать: тугинду и Эллерота, саркидского бана. Но где же нам достать писчие принадлежности?

— Не стоит беспокоиться, сударыня. Мой слуга здесь, он может сходить за ними.

— Я попрошу, чтобы его прислали к вам. Думаю, вам будет удобнее расположиться в этой комнате. К вечеру холодает, а единственный другой очаг у нас в кухне, хотя позже Зильфея растопит еще один, в дальней комнате. Когда у нас гости, мы устраиваемся не хуже любого деревенского старейшины. Но ведь вы нас обогатите, правда? — И она улыбнулась, словно забавляясь отсутствием роскоши в своем доме.

— Вы сказали, у вас есть дети, сударыня?

— Двое, совсем еще маленькие. Старшему еще и трех не стукнуло.

— Вы позволите мне пообщаться с ними, пока мой слуга ходит по делу?

«…был приятно удивлен, обнаружив, что молодой губернатор города прекрасно представляет себе перспективы торговли. Он заверяет меня, что крупные города смогут поставлять нам следующие товары: металлы (железо точно и, возможно, золото, если я правильно понял), вино (оно здесь превосходное, лишь бы по дороге не скисало) и несколько разновидностей драгоценных камней (или полудрагоценных, я не разобрал). Взамен мы, по моему мнению, должны поставлять преимущественно лошадей. Вне сомнения, за них будут хорошо платить, поскольку здесь таких животных не водится. Разумеется, необходимо тщательно обдумать, как лучше наладить торговлю, ибо она полностью изменит жизнь этого народа и в обозримом будущем спрос на товары будет практически неограниченный.

Здешние жители, во всяком случае по первому впечатлению, мне скорее понравились, нежели наоборот. Они, конечно, полу-варвары, невежественные и безграмотные. Однако искусство у них, по крайней мере в некоторых своих формах, весьма развито. Мне сказали, что в Бекле есть очень красивые здания, и я в это верю. Иные ремесленные изделия (вроде виденной мной великолепной вышивки), несомненно, будут пользоваться огромным спросом в Закалоне.

Ваше Величество знает о моем увлечении религиозными и метафизическими материями, и вы хорошо меня поймете, когда я доложу вам, что меня чрезвычайно заинтересовал местный древний культ, имеющий большое влияние не только на жизнь этой пограничной провинции, но также, насколько я выяснил, на жизнь центральных провинций, расположенных дальше на западе. Культ этот я бы охарактеризовал как смесь суеверия и визионерского гуманитаризма и отнесся бы к нему скептически, когда бы не поразительные последствия, из него проистекающие. Эти люди, если я правильно понял губернатора, почитают память гигантского медведя, коего полагают божественным. Разумеется, нет ничего необычного ни в варварском поклонении какому-нибудь большому и свирепому животному, будь то медведь, змея, бык или любое другое существо, ни в идее спасения через священную смерть. Согласно их верованию, смерть медведя каким-то образом (я еще не понял, каким именно) послужила к спасению детей-рабов, и поэтому они считают, что безопасность и счастье всех детей угодны божественному медведю, а забота о благополучии детей — их святая обязанность. Можно сказать, что они относятся к детям как к зреющему урожаю, из коего нельзя потерять ни малой толики. По всеобщему мнению, родители, причиняющие вред ребенку — расставаясь ли друг с другом, бросая ли своего отпрыска или же иным образом нанося ущерб его безопасности, — совершают зло, равносильное продаже ребенка в рабство. Все последователи Шардика, как называют божественного медведя, обязаны заботиться обо всех без изъятия бездомных и брошенных детях. В этом городе очень много малолетних сирот и беспризорников, доставленных из других провинций, и за ними здесь более или менее добросовестно приглядывают. Губернатор — человек явно небесталанный, хотя не особо высокого положения и, пожалуй, немного чудаковатый, — и его молодая жена являются ревностными поклонниками культа и на самом деле подчинили весь город детям, которых здесь примерно вдвое больше, чем взрослых. Они трудятся где под надзором мужчин и женщин, а где под надзором старших детей, и хотя многие произведения их рук сработаны неумело, неуклюже и грубо, это не имеет ни малейшего значения для такой малоразвитой провинции, где требуются быстрые результаты и внешний лоск ценится гораздо меньше практичности и полезности. Нельзя отрицать, что этот поразительно гуманный культ требует от человека щедрости и жертвенности — и здесь пример подает сам губернатор со своими домочадцами, ибо живут они просто и скромно, как все остальные. Да, условия жизни у детей здесь не самые лучшие, но у губернатора ровно такие же, и он всячески старается воспитывать в детях дух товарищества. Несмотря на суеверное поклонение медведю, я не могу не признать главную идею культа весьма ценной. Интересно наблюдать, как из легенды вырастает практический смысл — подобно тому, как самое это поселение сейчас вырастает из окрестных лесов, уже отдаленно напоминая города Вашего Величества, полные цивилизованных удобств, отсутствие коих, как Ваше Величество наверняка понимает, я ощущаю чрезвычайно остро».