Джордж Мартин - Пир стервятников

— Нет, — вскричал Лазурный Бард. Из его разбитой губы текла кровь. — Я никогда… — Мерривезер схватил его за руку. — Матерь, помилуй меня!

— Здесь нет твоей матери, — сказала Серсея.

Даже в темнице он по-прежнему все отрицал, молился и умолял пощадить его. Кровь теперь рекой хлестала из его рта с выбитыми зубами, и он трижды намочил свои красивые бриджи, но продолжал упорствовать в своем запирательстве.

— Может быть, мы не того певца взяли? — спросила Серсея.

— Все возможно, ваше величество. Ничего, до утра сознается. — Квиберн здесь, внизу, был одет в грубую шерсть и кожаный кузнечный передник. — Мне жаль, что стражники обошлись с тобой грубо, — сказал он певцу, мягко и сострадательно. — Такой уж это народ, что с них взять. Скажи правду, больше нам ничего от тебя не надо.

— Я все время говорю правду, — прорыдал певец, прикованный к стене.

— Нам лучше знать. — Квиберн взял бритву, тускло блеснувшую при свете факела, и срезал с Лазурного Барда одежду, не оставив на нем ничего, кроме голубых высоких сапог. Серсея весело отметила про себя, что внизу волосы у него каштановые.

— Рассказывай, как ублажал маленькую королеву, — приказала она.

— Я ничего… только пел. Пел и играл. Ее дамы скажут вам то же самое. Они всегда были при нас. Ее кузины.

— Кого из них ты соблазнил?

— Никого. Я всего лишь певец. Прошу вас.

— Быть может, этот несчастный только играл для Маргери, пока она забавлялась с другими любовниками, ваше величество, — предположил Квиберн.

— Нет. Молю вас. Она никогда… я пел, только пел.

Квиберн провел ладонью по груди барда.

— Она брала твои соски в рот, когда вы любились? — Лорд защемил один сосок двумя пальцами. — Некоторым мужчинам это нравится — соски у них не менее чувствительны, чем у женщин. — Бритва сверкнула, и певец закричал. На груди у него раскрылся мокрый красный глаз. Серсее сделалось дурно. Ей захотелось отвернуться, зажмуриться, велеть Квиберну перестать. Но она королева, и речь идет об измене. Лорд Тайвин и не подумал бы отворачиваться.

В конце концов Лазурный Бард рассказал им всю свою жизнь с самого рождения. Отец его был бондарь, и сына тоже обучали этому ремеслу, но Уот еще в детстве мастерил лютни лучше, чем бочки. В двенадцать лет он сбежал из дома с игравшими на ярмарке музыкантами и обошел половину Простора, прежде чем решил попытать счастья при дворе.

— Счастье? — усмехнулась Серсея. — Вот как это теперь зовется у женщин? Боюсь, дружок, что тебя обласкала не та королева.

Во всем, конечно же, виновата Маргери. Не будь ее, Уот жил бы поистине припеваючи, бренчал на своей лютне, спал со свинарками и дочками арендаторов. Из-за нее Серсея вынуждена заниматься этой грязной работой.

Ближе к рассвету сапоги певца доверху наполнились кровью, и он рассказал, как кузины Маргери ласкали его плоть губами, а маленькая королева смотрела на это и рукоблудничала. Бывало также, что он играл для нее, пока она тешила свою похоть с другими мужчинами. На вопрос королевы, кто они, Уот назвал Таллада Высокого, Ламберта Торнберри, Джалабхара Ксо, близнецов Редвин, Осни Кеттлблэка и Рыцаря Цветов.

Серсея осталась недовольна. Нельзя марать имя героя Драконьего Камня — притом никто из знающих сира Лораса не поверил бы в это. Редвинов тоже следует исключить. Без Бора и его флота трон никогда не избавится от Эурона Вороньего Глаза с его проклятой железной сворой.

— Ты попросту перечисляешь всех мужчин, которые у нее бывали, — сказала она, — а нам нужна правда.

— Правда… — Уот смотрел на нее голубым глазом — единственным, который Квиберн ему оставил. На месте передних зубов зияла кровавая брешь. — Да, я, наверно, запамятовал…

— Хорас и Хоббер ни при чем, верно?

— Верно…

— И сир Лорас тоже. Я уверена, что Маргери скрывала свои шашни от брата.

— Да. Теперь я вспомнил. Однажды, когда пришел сир Лорас, мне пришлось спрятаться под кроватью. Он ничего не должен знать, сказала она.

— Эта песня мне нравится больше других. — Незачем припутывать к делу великих лордов. Что до всех остальных… Сир Таллад — межевой рыцарь, Джалабхар Ксо — нищий изгнанник, Клифтон — простой гвардеец. А Осни послужит изюминкой в этом пудинге. — Теперь, когда сказал все без утайки, тебе стало легче, я знаю. Повторишь все это на суде. Но если ты снова вздумаешь лгать…

— Нет. Я скажу все как есть. А потом…

— Тебе разрешат надеть черное, обещаю. Перевяжите ему раны, — велела Серсея Квиберну, — и дайте макового молока от боли.

— У вашего величества доброе сердце. — Квиберн бросил окровавленную бритву в склянку с уксусом. — Маргери может удивить пропажа ее певца.

— Певцы, как известно, не остаются подолгу на одном месте, сегодня — тут, завтра — там.

Поднимаясь по темной лестнице из подземелья, Серсея запыхалась. Докапываться до правды — нелегкое дело, а дальше будет еще труднее. Ей нужно быть сильной. Она делает все это ради Томмена, ради всех своих подданных. Жаль, что Магги-Жаба уже умерла. Тьфу на твое пророчество, старая ведьма. Маленькая королева хоть и моложе меня, но красивей никогда не была, и скоро она умрет, как и ты.

Леди Мерривезер ждала ее в спальне. Стояла черная ночь, Джаселина и Доркас спали, но Таэна не смыкала глаз.

— Страшно было? — спросила она.

— Ты и представить себе не можешь. Надо бы прилечь, но я боюсь дурных снов.

Таэна погладила ее по голове.

— Это все ради Томмена.

— Да. Я знаю, — передернула плечами Серсея. — Фу, как в горле першит. Будь милочкой, налей мне вина.

— Я сделаю для тебя все, что угодно. Это единственное мое желание.

Лгунья. Знаю я, чего ты желаешь. Тем лучше. Раз эта женщина влюблена в меня по уши, то в самом деле сделает все, что я прикажу, — и она, и ее муж. Если верность можно купить за пару поцелуев, оно того стоит. Таэна не хуже большинства мужчин, и детей от нее, во всяком случае, уж точно не будет.

Вино помогло, но не до конца.

— Я чувствую себя замаранной, — пожаловалась королева, стоя у окна с чашей.

— Ванна поправит дело, любовь моя. — Таэна разбудила Джаселину и Доркас, велела им натаскать воды, распустила шнуровку на платье Серсеи и разделась сама.

Ванну они принимали вместе — Серсея нежилась в объятиях Таэны.

— Нужно избавить Томмена от самого худшего, — сказала королева мирийке. — Маргери каждый день ходит с ним в септу, чтобы помолиться об исцелении своего брата. — Сир Лорас, к раздражению Серсеи, все еще цеплялся за жизнь. — И кузин ее он тоже любит. Ему будет тяжело потерять всех сразу.