Сергей Никшич - Соседки

– Хотел прийти к тебе незаметно…

– Это совершенно невозможно. Во дворце тысячи ушей и глаз, и о том, что ты здесь, уже давно все известно. А как только ты уйдешь, они расправятся со мной для того, чтобы тебе досадить. Вот и все. Я очень хочу домой.

– Я тоже. От роскоши у меня депрессия. И ни одного искреннего лица. Все стараются или украсть, или обмануть. И врут, что попало.

– Я знаю. Я уже это поняла.

– Я тебя больше не оставлю. Отсюда мы уйдем вдвоем, а о твоей матери позаботятся мои слуги.

– И куда же, Васенька, мы пойдем?

– В мои апартаменты. Король я или не король?

– Я тебе благодарна, – тихо сказала Галочка.

И Голова в очередной раз поразился, как он мог тогда, в молодости, променять ее на Гапку. И тяжело вздохнул.

И они отправились вверх по массивной гранитной лестнице. Голова намеревался поселиться с Галочкой в своих апартаментах. И, как оказалось, ошибался, потому что, пока он отсутствовал, Тоскливец возомнил себя королем. И пообещал окружавшей его челяди, что он будет щедрым и добрым королем. И бунт вспыхнул, как лесной пожар. В апартаменты Леопольда не пустили, потому что на троне уже сидел Тоскливец и убеждал красавицу Стефанию в том, что ничего особенного не произошло. И что сегодня же он возляжет с ней, и их потомки унаследуют этот прекрасный замок. Он даже позволил себе намекнуть на то, что отношения у них уже были, но Гапка никак не хотела признаваться в том, что его помнит, а может быть, она и в самом деле ничего не помнила.

«Тем лучше, – думал подлый Тоскливец, – тогда это будет у нас, как в первый раз».

И он бормотал комплименты, осматривая королеву так же жадно, как осматривает паук попавшую в паутину муху. Впрочем, все портила подлая соседка, которая из норы предупреждала королеву о том, что ей не следует связываться с безродным то ли секретарем, то ли пажом, который способен только на то, чтобы подавать королю ночной сосуд. И который никогда не сидел на благородном коне и не держал в руках меча. А ведь сколько благородных рыцарей мечтают о ее руке! Но если они узнают о том, что она возлегла с плебеем Фаусто, то отвернутся от нее навсегда.

Тоскливцу, разумеется, эти злопыхательские наветы были не по душе. Тем более что Стефания внимательно слушала то, что изрыгала подлая крыса, и лицо ее становилось все более задумчивым, что явно не предвещало тех утех, на которые рассчитывал новоиспеченный король. И он приказал поджечь нору, и его приказание было с восторгом исполнено. И восторг этот продолжался до тех пор, пока не стало понятно, что вместе с норой сгорел и весь замок. С запасами еды и вина. И тогда толпа бросилась разыскивать Тоскливца, но, на его счастье, на долину опустилась ночная мгла и он растворился в ней и бросился бежать куда глаза глядят. И бежал до тех пор, пока совершенно неожиданно не оказался на околице Горенки. И увидел, как Галочка с Головой садятся в подоспевший за ними «мерс».

– Я с тобой завтра поговорю, – пообещал ему Голова, и автомобиль, выпустив в тоскливое лицо писаря струю удушливого газа, укатил.

А дома Тоскливца поджидала Клара, которая якобы ничего не помнила о том, что с ней произошло, и о том, что Фаусто подбирался к королеве, но при этом она сразу же нацепила на себя известный пояс, а на сожителя обрушился ниагарский водопад инсинуаций и оскорблений, смысл которых сводился к тому, что Тоскливцу везде мерещится Гапка, а если это так, то тогда почему он претендует на ее, Кларину, красоту? И пусть он тогда уйдет к своей ненаглядной Тапочке, если та его примет, что весьма сомнительно, и пусть они там, а не здесь играют в свои бесовские игры, гоняются друг за другом по кустам и плодят таких же, как и они сами, отродий.

Одним словом, репертуар был известный.

А на утро у Тоскливца появился еще один повод для грусти – стул его расшатался, а так как в присутственном месте, по известным причинам, ничего лишнего не водилось, то перспектива приобрести надежного и верного товарища, на которого можно было бы смело опереться, была весьма туманной. Тоскливец даже попытался стул подклеить, но клей желтыми слезами застыл вокруг щелей и Тоскливцу стало казаться, что стул то ли плачет, то ли гноится. Это окончательно испортило ему настроение, и он зашел в кабинет к Голове, чтобы выпросить себе новый стул.

А Голова то ли полулежал, то ли полусидел на своем диванчике, который был ему милее, чем трон, и азартно пил чай, который ему, чертыхаясь, подала Маринка.

– Ты почему меня в замке не узнавал? – рявкнул Василий Петрович, увидев своего тоскливого, как пасмурный день, подчиненного, который мутными глазами пялился на него, словно его впервые увидел.

– В каком замке? – последовал лаконичный ответ, и Тоскливец гнусно улыбнулся, вспомнив, как по-кретински выглядел его начальник в золотой короне на троне или когда утром слуги умывали его прямо в постели.

Но Василия Петровича, умудренного теперь уже не только жизненным, но и потусторонним опытом, обмануть было нелегко.

– Я все знаю, – уверенно сказал Голова. – Про все твои шалости. Так что ты у меня на крючке. А то расскажу Кларе, как ты до королевы пытался добраться, даром, что она – Гапка, и тебе тогда не поздоровится. До конца своих дней будешь при своем интересе. И кто-нибудь для будущих поколений напишет «Сказку про серебряный ключик, который так никогда и не открыл известный пояс».

Василий Петрович захохотал, потому что по утрам был большим шутником, а у Тоскливца глаза засверкали от бешенства и он позеленел.

«Эге, – подумал Голова, – он опять за свое. Превратится сейчас в упыря и начнет за мной гоняться. Оно, конечно, для похудения хорошо, но только меня после чая и так пот прошиб. Надо бы его как-то успокоить».

– Ладно, – пошел он на попятную, – пусть будет «Сказка про ключик, который открыл известный пояс».

Но Тоскливцу и эта шутка не понравилась, потому что он принадлежал к той категории людей, которым нравятся только собственные шутки, независимо от того, смешные они или нет, и он, насупившись, сказал:

– Я не для того к вам зашел, Василий Петрович, чтобы вы вникали в мою супружескую жизнь. Она вас не касается. А потому я зашел, что стул мой расшатался и сидеть на нем более нет никакой возможности, потому как я могу упасть и повредить себе спину, а я этого допустить никак не могу. Вот и прошу вас дать мне денег на новый стул.

– Не знаю даже, – почесал в затылке Голова. – Вечно у тебя проблемы. А почему ты не можешь стул из дому принести? Дома у тебя этих самых стульев миллион. Вот бы и принес.

Глаза Тоскливца засверкали, как раскаленные угли.

– Где это видано, – закудахтал он, потому что от волнения голос у него совершенно пропал, – чтобы что-то на работу из дому нести? На кой тогда работа нужна? В дом нужно нести, в дом, и вам, Василий Петрович, это известно доподлинно, уж я-то знаю. Так что позаботьтесь мне стульчик приобрести. Вот так-с. А уж я его беречь буду как зеницу ока или как вы некогда берегли свою Гапку…