Пола Волски - Жребий Рилиана Кру

Рилиан даже не пытался ответить.

— По ссступеням вверх. В дверь. Налево. Иди, — указывал ему Крекит. — Иди. Иди. Иди…

Несчастный молодой человек повиновался и вскоре очутился в безлюдном каменном коридоре. Здесь он помедлил, стараясь запомнить путь.

— Вперед. Иди вперед. Шевелисссь. Шевелисссь… — Укус стальных зубов поставил точку в команде.

Рилиан хлопнул себя по шее ладонью, и рука была тут же укушена. Крошечные точечные ранки оказались болезненными. Тихо ругнувшись, Рилиан побрел дальше. В коридорах холодно и не видно ни души. У Кипроуза какая-то таинственная прислуга. Вероятно, мало кто из горожан хочет служить у сеньора.

— Поверни направо. Поверни направо. Поверни. Поверни…

Рилиан решил бездумно следовать командам пронзительного голоса. Наконец он подошел к неприметной открытой настежь двери в одном из бесконечных переходов.

— Ссстоп. Здесссь. Оссстановисссь здесссь. Здесссь. Здесссь…

Рилиан вошел, прикрыл за собой дверь и осмотрелся. В безрадостной, но вполне комфортабельной комнате стояли: узкая кровать, стол и стул грубой работы, на столе — единственная свеча, большой деревянный шкаф и буфет-умывальник с кувшином, тазом и бритвенными принадлежностями. Камин не разожгли, и в комнате было холодно. «Бережливость, похоже, еще одна добродетель сеньора Кипроуза», — подумал Кру. В комнате оказалось большое окно, вырубленное достаточно низко в толстой каменной стене. Рилиан раскрыл створки, впуская стылый ночной воздух. Особой разницы в температуре он не почувствовал. В раздумье смотрел Кру на залитый лунным светом сад: «Комната на первом этаже — повезло. Невероятная удача. Неужели все так просто? Что ж, посмотрим». Он настроился на ожидание.

Сдерживая нетерпение, Рилиан в течение двух бесконечных часов ходил по комнате — то размеренно, то нервно, замирая то в глубине спальни, то у окна, созерцая, как луна крадется по небу. Наконец Кру решил, что все обитатели крепости Гевайн спят. Пора.

Он застыл, напряженно вслушиваясь. Ни звука. И снова поразился необычайной легкости побега. Рилиан уже наполовину высунулся из окна, когда послышался голос Крекита:

— Ссстой. Ты оссстанешьссся.

Молодой человек перекинул ноги через подоконник и спрыгнул на землю. Он задохнулся — крошечные стальные зубки вновь погрузились в его шею, и Крекит скомандовал:

— Ссстой. Вернисссь назад. Назад…

— Я ухожу, и ни ты, ни твой чокнутый создатель не сможете остановить меня, — ответил Рилиан раздраженным шепотом.

— Ссстой. Бессстолочь. Вернисссь. Крекит укусссит. — И Крекит укусил.

— Кусай сколько влезет, мерзкая тварь. Я стерплю. У тебя слишком маленькие зубки, чтобы причинить существенное зло.

— Ты думаешь? Бессстолочь. Мягкая плоть. Ссслабая. Бессстолочь… Ты оссстанешьссся, раз госссподин желает. Оссстанешьссся…

Рилиан даже не подумал ответить. Перед ним лежало пространство, поросшее деревьями, далее шла живая изгородь из декоративных кустарников. За садом возвышалась громада внешней стены крепости.

— Вернисссь. Внутрь. Внутрь. Внутрь. Иначе Крекит расссердитссся. — Зубы змея вновь впились в шею.

Не обращая внимания на боль, Рилиан направился к стене. Внезапно он замер — стальные кольца стянулись вокруг горла, перекрывая воздух. Никакая боль не сравнима с агонией удушья. Несколько секунд Рилиан яростно пытался сорвать тварь, душившую его, но маленького мучителя невозможно было сдвинуть ни на дюйм. Глаза у Рилиана выпучились, лицо побагровело, рот широко открылся, язык вывалился — ему отчаянно не хватало воздуха. Наконец в полном бессилии он зашатался и упал на колени, и только тогда тварь немного ослабила свое сжатие.

Рилиан упал лицом в грязь и лежал так, ловя ртом воздух. Нет ничего лучше, чем просто дышать, — было его первой мыслью. И только потом он начал постигать всю беспомощность и безнадежность своего положения. Пронзительные звуки и шипение щекотали уши. Он понял, что Крекит обращается к нему:

— Вссставай. Вссставай… — Стальной ошейник вновь неуловимо стянулся.

Рилиан с трудом поднялся.

— Теперь иди обратно. Теперь иди обратно. Обратно. Обратно…

Он подтянулся на руках и тяжело перевалился через окно. Вот она опять, эта предназначенная ему комната. Голова его свесилась на грудь, мозг непривычно пассивен.

— Видишь? — В шипении Крекита слышалось торжество. — Крекит сссказал. Сссказал. Сссказал, но ты не поссслушалссся. Бессстолочь. Теперь ты знаешь, что оссстанешьссся здесссь. Оссстанешьссся, оссстанешьссся, оссстанешьссся, оссстанешьссся, ссссс, сссс, ссс, сс…

Лучи утреннего солнца били в окна общего зала «Бородатого месяца». За стойкой в полном одиночестве сидел ссутулившись хозяин постоялого двора Мун. Перед ним лежали раскрытые бухгалтерские книги. Лицо его светилось от удовольствия: стройные столбцы цифр свидетельствовали о прибыли, чистой и восхитительной прибыли. Радость переполняла его, выплескиваясь потоком поэтических строк. Мун отодвинул гроссбух в сторону и взял в руки толстую тетрадь, на которой красовалась надпись: «Ода ядовитому папоротнику», открыл ее на чистой странице, обмакнул перо в чернила и вывел:

ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

62-я строфа

Любовь — это счастье! Поклясться готовВсякий влюбленный — и тем не менееЖизнь станет адом, если любовьТвоя, несчастный, к растению!

63-я строфа

О, что за муки перетерпетьПридется тебе от этой страсти!Враги бессильны… Поможет лишь смерть,Но станешь ли ты призывать ее, несчастный?!

Творческий процесс прервали звуки шагов — кто-то спускался вниз. Подняв голову, Мун узнал одного из своих вчерашних гостей — господина с пушистым венчиком волос, приятными манерами и тростью из слоновой кости в руках. Вид у господина был далеко не бодрый: осунувшееся серое лицо, воспаленные белки глаз — классические признаки разгульной жизни. Однако постоялец не был похож на пьяницу. Тускло-коричневый костюм безупречен, а прогулочную трость сжимала весьма твердая рука.

— Чудесное утро, — заметил Мун.

— Чудесное, — согласился постоялец. Его взгляд упал на открытую тетрадь и быстро пробежал по поэтическим строкам.

— Идеальная погода для ростков папоротника-орляка, поганок, большого папоротника… — пояснил Мун.

— Да, конечно.

— Вы хорошо себя чувствуете?

— Нет, но я не жалуюсь. Поскольку в этом быстротечном мире сама продолжительность существования должна рассматриваться как победа, — ответил Скривелч Стек.