Маргарет Уэйс - Сын Китиары

– Не исключено, что наше, – пробормотал себе под нос Танис.

Он краем глаза взглянул на Карамона. Нельзя сказать, что гигант выглядел умиротворенно. Заметив взгляд друга, он еле заметно пожал плечами: неизбежное зло приходится терпеть не ропща.

Процессия остановилась перед двустворчатыми железными дверьми со Знаками Паладайна. За этими дверьми начиналась лестница, ведущая вниз, к корням холма, на котором стояла Башня.

– Что ты с ними сделал? – шепнул Стил Танису, не глядя на него. Рыцари окружали их живыми изваяниями.

– Я? Ничего.

– Но ведь это – чары. Ты, наверное, немного маг?

– Нет, я не маг, – тихо ответил Полуэльф. – Но могу сказать тебе, что это было. Ты хотел знак, и ты получил его.

Стил побледнел. На лице его ясно читался благоговейный страх. Они стояли перед железными дверьми и дожидались, пока рыцари принесут факелы, ибо им предстояло спуститься в. подземелье. Танис взглянул на юношу с неожиданным пониманием:

– Мне ведомо, что ты сейчас чувствуешь. Однажды я встретился с Владычицей Тьмы лицом к лицу. И знаешь, чего мне больше всего хотелось в тот миг? Пасть на колени и восславить ее. – С той встречи прошло уже много лет, но Танис каждый раз содрогался, вспоминая ее. – Ты понимаешь? Она, конечно, не моя богиня, но она – богиня. А я – простой смертный. Что я могу противопоставить ей?

Стил молчал, все еще бледный. Паладайн показал ему, что не стоит насмехаться над богами, даже если ты служишь другим. Но более всего юного воина занимала мысль – а зачем он это сделал? Зачем понадобилось светлому богу впускать в средоточие света носителя Тьмы?

Двери распахнулись. Рыцари с факелами начали спускаться по ступеням, освещая путь почетным гостям.

Глава 10. «Моя честь – моя жизнь»

Слова Полуэльфа произвели на Стила должное впечатление. Паладайн был бог. Конечно, далеко не такой могущественный, как его вечный враг, Властительница Тьмы, но тем не менее бог. Башня была его вотчиной, и его присутствие ощущалось здесь на каждом шагу.

Стил попытался посмеяться над сценой у ворот – она в самом деле была забавна. Еще бы, целые толпы рыцарей во главе с вечно чихающим Магистром дали обвести себя вокруг пальца – и кому! Злейшему врагу!

Это было смешно, но смех замер у Стила на губах.

Они вышли к ступеням, широким и низким, ведущим в саму гробницу, святая святых Башни. Здесь покоились многие отважные войны, и среди них–Струм Светлый Меч.

Эст суларус оз митас. Моя честь – моя жизнь.

Стил огляделся в поисках того, кто произнес это голосом низким и звучным, так что эхо прокатилось под сводами. Но рыцари спускались к гробнице в торжественном молчании.

Он снова услышал тот же голос – и больше не вглядывался. Он знал. Словно тонкие иглы кололи его кожу. Здесь обитал бог.

Мать его была права – юного рыцаря и в самом деле разрывало надвое. То он заставлял себя смеяться над этой торжественностью и этим говорящим в стенах гробницы богом, потому что его божество было стократ прекраснее и сильнее, то глаза его загорались, а сердце начинало стучать сильно и часто от гордости, что он, быть может, и в самом деле сын одного из славнейших Рыцарей Света, Стурма Светлый Меч, героя самой печальной легенды Ансалона из тех, что он знал.

На тебя падет проклятие, предупреждал его Ариакан.

Но знание истины! Что по сравнению с ним все проклятие мира!

Стил бросил вызов богу, и бог, похоже, принял этот вызов.

Сердце его сжималось, душа трепетала в благоговейном страхе.

Чертог Паладайна оказался большим, вытянутым в длину залом с рядами каменных гробниц, где покоился прах героев прошедших столетий. Последняя война добавила в зал немало новых изваяний.

После погребения Стурма и других павших в Войне Копья рыцари замуровали ход к гробнице, чтобы враги не смогли надругаться над мертвыми. Но через год после окончания войны рыцари вернулись сюда, и Чертог был открыт, став местом паломничества многих странников, как ранее стала таким местом могила Хумы. Стурм был провозглашен Героем Ансалона. Танис присутствовал при этом, равно как и его жена Лаурана. Были здесь в тот день и Карамон с Тикой, и Портиос с Эльханой – правители Сильванести и Квалинести, эльфийских народов. И даже кендер Тассельхоф был допущен тогда в Башню. Рейстлин, тогда уже обратившийся ко Злу, разумеется, не прибыл, но прислал письмо с просьбой почтить за него память старых друзей.

Уходя из Башни, рыцари спешили, и потому тела погибших были просто оставлены на полу Чертога, прикрыты плащами, – святость места должна была стать им лучшей защитой. А в день Провозглашения погибшие были преданы гробницам как подобает, со всей пышностью и торжественностью. В центре зала был воздвигнут постамент из белого мрамора. На нем в окружении гробниц павших товарищей лежало тело Стурма, оставаясь нетленным, словно и сама смерть была не властна над ним.

Говорили, что его берегут чары эльфийского камня, красующегося в ожерелье у него на груди. Эльхана отдала ему эту драгоценность как залог их вечной любви, и иных чар не было в сияющем кристалле, но как знать, быть может, именно любовь эльфийской королевы хранила ее возлюбленного и после смерти вот уже двадцать с лишним лет.

С того дня Танис ни разу не бывал в Чертоге. Это было для него слишком тяжелым испытанием. Теперь, вспоминая невыразимо печальную торжественность и святость того дня, он не чувствовал в себе ни того ни другого. Хуже того, вступив под гулкие своды Чертога, он ощутил неприятное предчувствие беды, словно попался в ловушку. Если здесь бог задумает открыть рыцарям, кого они впустили в Башню, из–за железных дверей не выйдет не только Стил, но и его спутники.

«Все будет хорошо, – повторял себе Танис. – Ну что может случиться? Стил вряд ли поверит нам, даже увидев тело отца. Что ему нетленные герои прошлого? Ему не терпится продать душу Тьме – пусть продает. Хотя, – тут же одернул он себя, – как могу я судить? Я был уверен, что нас вообще сюда не впустят».

Магистр Вильям остановился перед постаментом, скорбно склонив голову. То же сделали и шестеро рыцарей. Выглядело это так, словно они пришли к могиле по меньшей мере родного брата.

Танис приблизился к постаменту – и забыл о Стиле. Он позабыл обо всем на свете. Он смотрел на бледное лицо друга – тот словно спал зачарованным сном. Нельзя было печалиться о павшем, глядя на эти спокойные, прекрасные черты. Стурм и в смерти остался таким, как в жизни, – отважным и гордым рыцарем.

Все тревоги и страхи оставили Полуэльфа. Жизнь была прекрасна, впереди были только добро и свет.