Дмитрий Вернидуб - Корона Лесной феи

— Это я-то особа? Да я… Да я вас в студень! Да я вас в замороженной горчице замурую, а после запеканку сделаю!

Вислоносые недоверчиво покосились на своего предводителя. Тот, быстро осмотрев руки арестантки, кисло ухмыльнулся и, зажав ей рот ладонью, потащил к выходу.

За воротами резиденции все было не так как раньше. Население Ласиоты, уже привыкшее свободно сновать туда-сюда по улицам, опять забилось по щелям и не высовывалось. Редких прохожих останавливали патрули. Кругом белели повязки и громыхали повозки с военным имуществом.

Мимо проволокли связанных гномов. «Наверное, из какого-то загородного рабуца», — подумалось Пине. И тут до нее дошло: «Да это же кроительский переворот! Я все проспала!»

Гномов повели в городскую тюрьму. Арестованная высвободила рот и замотала головой:

— И меня сюда?!

Но вместо ответа получила толчок в спину. Заданное направление не оставляло надежды на ошибку.

Последнее время темница пустовала — туда не сажали даже пойманных уклистов, но теперь она вновь обрела «постояльцев». Мрачные казематы были битком набиты неблагонадежными с точки зрения кроителей согражданами, а также пришельцами с материка, которые не успели или не захотели эвакуироваться перед закрытием переходов.

Очутиться в тюрьме через несколько часов после того, как ты был всемогущим чародеем — ощущение не слишком приятное, да к тому же в камере битком набитой гномами — такой кошмар и в страшном сне не приснится. Гномы сидели, лежали, стонали, сопели, храпели, пыхтели, но ничего не говорили.

— У, сычи бородатые, — бурчала под нос Пина, поеживаясь от зябкой сырости, — так и зыркают из углов!

Гномов она недолюбливала. Третий народ весьма прохладно относился к торжественным появлениям ее милости, да и к чародейству вообще. Какая уж тут приязнь. Теперь ей казалось, что гномы даже посмеиваются над ней. Ей так и слышались бросаемые в бороды усмешки: дескать, нет у тебя усмарила, и твоей волшебной особы тоже нет — так, недоразумение одно.

На второй день заточения в застенок втолкнули мальчишку-хойба, наверное, места в других камерах уже не было. Судя по всему, гномье общество парня тоже угнетало.

— Ты кто такой? — спросила бывшая принцесса-фея, все еще сохраняя в голосе надменные нотки.

Паренек осторожно присел рядом. Ближние гномы демонстративно отодвинулись.

— Я Крун, рыбацкий сын.

— Вот как! — Пина окинула его взглядом. — Кроителям уже и рыбаки не нужны?

— А ваша милость — министр красоты? Чародей с материка?

— Узнал, — благосклонно кивнула Пина, сразу подбоченясь. — Ты обо мне много слышал, наверное?

— Да. От сударя адмирала Репейника.

— От Пита? — удивилась Пина Уткинс и выпятила губу. — Где же он? Почему не спасает меня?

Крун пожал плечами:

— Я покинул «Чертополох» месяц назад. Адмирал отпустил меня на Бурегас поискать сестру. Она пропала — ее увезли уклисты.

Пина разочарованно вздохнула и наморщила лоб.

— Кажется, Пит мне о тебе рассказывал… Вроде, твои родители утонули?

— Да, ваша милость.

— А давно?

— Год назад. Только море здесь непричем. У меня сестрица была, так на нее положил глаз один важный уклист. Мать с отцом ее спрятать хотели. Но на обратном пути их догнали уклисты и потопили баркас.

— А сестра-то жива? — прониклась сочувствием Пина.

Юный хойб оживился:

— Как-то я случайно услышал, что она в Ласиоте. И я нашел ее. Два дня назад, здесь, на Южной окраине. Только ее уклист под замком держит. А меня вот, схватили…

— Уклистов же давно всех перебили? — удивилась Пина.

— Этот точно уклист — я их породу сразу чую. А ваши не всех выловили. Дерг многих пригрел.

— Сколько же я пропустила! — вслух подумала Пина и, сжав кулаки, возмущенно фыркнула. — А эти жирные курицы, мои фрейлины, мне ничего не говорили!

— А вы, госпожа фея, почему отсюда не выходите? — вдруг спросил Крун. — Ну, например, почему не выпорхнете птицей между прутьев или ужом не проскользнете мимо стражи?

Пина, поджав губы, молчала. Но паренек не отставал. Тогда бывшая принцесса-фея процедила сквозь зубы:

— Почему, почему… У меня весь усмарил украли!

Крун приблизился и шепнул ей на ухо:

— У меня есть немного — кроители забыли обыскать.

Пина сразу оживилась.

— Ну-ка, покажи, что там у тебя!

Паренек достал из-за пазухи пару колбочек. Он припрятал их, когда кормил соможабых чудищ, таскающих за собой нырбус.

После осмотра содержимого сосудов Пина воспрянула духом. Теперь можно было устроить массовый побег из темницы. Оставалось только выбрать способ.

И тогда на ум пришло противожелезное заклинание, уже применявшееся в этих краях.

— Знаю! Мы растворим решетки! — обрадовалась чародейка.

Крун восторженно прошептал:

— Во всей тюрьме?

— Как получится.

Гномы моментально перестали храпеть, сопеть и пыхтеть, навострили уши и стали придвигаться поближе.

— У вас здорово получалось. Продолжайте в том же духе, — мрачно посоветовала им Пина.

Узников и не думали кормить. К вечеру отсутствие пищи в желудках стало о себе напоминать. Гномы повесили носы и притихли. Пина еле терпела. Ей в голову так и лезли пирожные, кексы и мармелад. Руки так и тянулись к усмарилу, чтобы сотворить жареную индейку. Но вещества было совсем немного, и она опасалась, что колдовства не хватит на все решетки.

Наконец, дождавшись, когда на улице окончательно стемнеет, Пина приступила к чародейству. Вспоминая слова заклинания, принцесса-фея одновременно боролась с чувством голода. Изгоняя из головы назойливо лезущие туда «вкусности», она никак не могла избавиться от липких мармеладных видений. Уже и сочную ножку индейки, и пироги с капустой удалось «стереть», а мармелад, хоть ты тресни, оставался. «Я ведь его не очень люблю, — убеждала себя Пина, — по крайней мере, не так как мороженное!»

Заклинание Тинина сестрица вспомнила и произнесла как надо. Усмариловое облачко пыхнуло, вырываясь из ладони, и осветило на мгновенье камеру. Пина, когда глаза снова привыкли к темноте, посмотрела на решетку. Та осталась на месте, но выглядела как-то странно.

Крун подошел и пощупал прутья — они стали мягкими и липкими. Оторвав под напряженное гномье сопение кусок, он сначала понюхал его, потом укусил и… начал с наслаждением жевать: «Сладкое!»

Гномы недоверчиво вытягивали шеи, ловя носами источаемый странным лакомством аромат. Кто-то из них, отважившись попробовать, удивленно выдохнул: «Мармелад!» Решетки и засовы были съедены мгновенно. Удивленные возгласы покатились по всей тюрьме.