Далия Трускиновская - Несусветный эскадрон

– Давай-ка уладим по-хорошему, – предложил он. – Я тебе плачу за овечье смертоубийство, останки покойницы остаются тебе же, а ты отпусти-ка сего злодея на все четыре стороны!

Гусар указал кошельком на цыгана.

Женщины зашептались. Овцу все равно было не воскресить, от порки цыгана на баронской конюшне ни у кого денег не прибавится, а офицер, ничего в овцах не понимая, конечно же, не поскупится…

Выпущен цыган был не раньше, чем Мач, взяв из рук Сергея Петровича монеты, вернул ему то, что считал заведомо лишним, и вжал остальные в ладонь хозяйки покойной овцы.

– А ты куда собрался, парень? – спросила крестная, собираясь вслед за другими покинуть место происшествия.

– По распоряжению господина барона еду провожатым! – похвастался парень, хотя никакого распоряжения, конечно же, не было. А гусар, все понимая, значительно кивнул.

Женщины ушли на мызу. Хозяйка овцы, с трудом взвалив ее на плечи, наконец-то ухватила дочку за ухо и стала ее учить уму-разуму. Не землянику собирать надо, когда овец пасешь, а смотреть, не мельтешит ли в кустах цыганская рожа, – вот к чему сводился ум-разум. Девчонка клялась и божилась, что в жизнь свою больше не попробует земляники…

Наконец остались у изгороди трое – гусар, Мач и Ешка.

Ешка вел себя, мягко говоря, странно. Хотя внезапное спасение должно было преисполнить его радостью, лицо цыгана, столь дерзкое в словесной схватке с женщинами, помрачнело. И, не сказав ни слова благодарности, он подобрал свой пустой мешок и побрел в сторону леса.

Сергей Петрович и Мач опять переглянулись.

– Гордый, как цыган, – заметил Мачатынь. – Ишь, идет – носом тучи раздвигает!

– Гордый, – согласился гусар. – По глазам вижу, что со вчерашнего дня не ел, а чести не уронит! Вот что дорого.

Они пустили коней шагом вслед за цыганом.

– Сергей Петрович, вы ж сами просили не мешкать, – осторожно напомнил Мач.

– Твоя правда…

Сергей Петрович решительно послал вперед Аржана и нагнал Ешку.

– Постой, похититель! На вот… держи…

И протянул цыгану горсть – Мач не разобрал, чего, но скорее меди, чем серебра.

Ешка повернулся к всадникам и встал, как-то диковинно скрестив руки за спиной. Он склонил голову набок, весьма критически посмотрел на гусара, а потом вздернул подбородок и зашагал к лесу.

– Да стой ты, лихорадка вавилонская! – возмутился Сергей Петрович. – Не разумеешь, что ли? Деньги тебе дают!

Он опять догнал цыгана.

Ешка опять повернулся, взглянул на гусара глубокомысленно, потом скосил глаза на подъезжавшего Мача и вернулся взором к гусару.

Тот наклонился с седла, а деньги лежали на его протянутой ладони – как раз на уровне цыганского носа.

Тут Ешка совершил странный маневр. Руку он как бы протянул к Сергеевой руке, а сам в то же время чуточку отступил назад.

Сергей Петрович и Мач замерли, как околдованные, наблюдая за странной цыганской повадкой.

Ешка еще чуток отступил, еще длиннее вытянул руку и вдруг быстрым хватким движением смел с гусарской ладони деньги.

Но благодарности от него не дождались.

Мгновенно сунув добычу в карман своих поразительно дырявых штанов, цыган словно преобразился – и плечи расправились, и смущение, владевшее им последнюю минуту, пропало.

– Спасибо бы сказал! – сердито посоветовал ему Мач.

Но цыган не изменил себе.

– Кто ж знал, что по дорогам нынче цыганские благодетели разъезжают! – с прежней гордостью сказал он. А затем решительно повернулся и зашагал прочь.

– Ты посмотри, как выступает! – вдруг воскликнул Сергей Петрович, следя за удалявшимся цыганом. – Почище французского танцмейстера!

И впрямь, удивительная походка была у Ешки – как если бы он открывал большой бал в Версале.

Мача больше занимал вопрос практический.

– Хотел бы я знать, где этот плясун на самом деле поселился, – буркнул он. – Хорошо бы поблизости от нашего двора… Попросить, что ли?

– Странного тебе захотелось соседа.

– Вы, Сергей Петрович, их обычая не знаете. Там, где живут, они не воруют, – успокоил гусара Мач.

– А ведь нетрудно узнать, где у него бивак! – сообразил гусар. – Поехали-ка следом!

– Сами ж велели не мешкать! – удивился Мач.

Гусар вздохнул.

– Большой беды не будет, коли на полчаса и задержусь, – сказал он уныло. – Знал бы ты, до чего мне в тот полк ехать неохота…

Вслед за Ешкой всадники добрались до леса и чуток проехали лесной дорогой. Потом цыган свернул на тропку, а гусар остановил коня.

– Нет, далее я за этим танцмейстером не поеду, – решил он. – В здешних корягах да колдобинах Аржан, неровен час, бабку зашибет, а я ему долгого отдыха предоставить не смогу. И такого коня я здесь уж не достану. Поворачиваем, времени и впрямь в обрез…

– Не забрался же он, как медведь, в самую чащу! Наверно, в трех шагах отсюда и спрятал свою кибитку, ее ведь тоже по колдобинам возить несподручно, – догадался Мач.

И, как подтверждение его словам, из-за зарослей иван-чая на самой опушке вдруг раздалось дружное и звонкое многоголосое:

– Тя-тя!!!

От этого гусар и Мач даже растерялись.

Первым Мач послал гнедого напролом через кусты. За ним без всякого посыла направился и Аржан.

Увидели всадники такую картину.

Ешка стоял посреди поляны, его облепили не то семь, не то восемь цыганят, теребили его, ласкались к нему, что-то ему показывали. Он же, подхватив на руки двоих, верно, самых младших, счастливо улыбался. И хотя привязана была к кибитке-развалюхе та самая кобыла, на которой ездил еще добрый герцог Екаб Курляндский, хотя сушилось над костерком безнадежное тряпье, а котелка что-то не наблюдалось, великое счастье ощутили Сергей Петрович и Мач на этой поляне.

И загрустил вдруг бравый гусар, отвернувшись со вздохом и свесив свой роскошный, подернутый серебром чуб.

И заулыбался Мач, еще помнивший, как с прыжка бросаться отцу на шею…

Цыганята заметили незнакомцев и испуганно примолкли. Ешка сердито глянул на них.

– Принимай гостей! – вдруг стряхнув с себя печаль, бодро воскликнул гусар и соскочил с коня. – Отведаем цыганского гостеприимства!

– Рингла! – позвал Ешка. – Не найдется ли в цыганском хозяйстве чего повкуснее прошлогодней корки?

Из кибитки выглянула девочка лет тринадцати – как та, что пасла, да не упасла злосчастную овцу. Но это была уже не мамина дочка. Она хотела что-то ответить Ешке, но увидела гусара…

Огромные ее черные глаза вспыхнули. Румянец хлынул на смуглые и, увы, не слишком чисто отмытые щеки. Произошло в этот миг чудо, понятное на этой поляне, может быть, только Мачатыню – ведь и он совсем недавно сообразил, что девочка, вместе с которой он пас овец и свиней, выросла, и на ней можно жениться…