Пол Хофман - Левая Рука Бога

В настоящий момент, дрожащая и охваченная ужасом, в неверном свете свечного фитиля, девочка не казалась сколько-нибудь страшной, но непреодолимо притягивала их. Такие удивительные формы! На ней было цельнокроеное льняное платье отличного качества — мальчики такого в жизни не видывали, — подпоясанное шнурком.

Кляйст жестом отозвал Генри в сторону и, склонившись к его уху, прошептал:

— А что это за горбы у нее на груди?

Смутный Генри, стараясь продемонстрировать всю почтительность, на какую был способен, притом что понятия не имел, как вести себя с женщинами, поднес свечу к груди девочки и внимательно осмотрел ее.

— Не знаю, — прошептал он наконец.

— Наверное, она толстая, — все так же шепотом предположил Кляйст, — как этот мешок с дерьмом, который заведует провиантом. — Толстых мальчиков в Святилище, разумеется, не было ни одного среди всех десяти тысяч.

Смутный Генри поразмыслил немного.

— Лорд Провианта дряблый и круглый, а она вроде крепкая.

— А ты пощупай, — сказал Клейст.

Смутный Генри еще немного поразмыслил.

— Нет, думаю, надо оставить ее в покое. Наверное, он избил ее, — добавил он.

— Не похоже, чтобы она могла выдержать порку, во всяком случае такую, какие устраивает Пикарбо.

— Устраивал, — поправил его Смутный Генри.

Оба фыркнули с удовольствием — весьма странным, если учесть то, в какую опасность все они попали из-за этой смерти.

— Интересно, за что он ее побил?

— Может, за то, что она — игрушка в руках дьявола? — предположил Смутный Генри.

Кляйст кивнул. Объяснение казалось разумным.

— Как тебя зовут? — не в первый раз спросил Генри девочку, но снова не получил ответа и, сменив тему, вернулся к Кляйсту: — Интересно, сколько времени понадобится Кейлу?

— Думаешь, у него действительно есть план?

— Да, — без тени сомнения ответил Смутный Генри. — Если он что-то говорит, так оно и есть.

— Что ж, рад, что ты так уверен. Хотелось бы и мне быть таким же уверенным.

В этот момент девочка что-то произнесла, но так тихо, что они не расслышали.

— Что ты сказала? — переспросил Смутный Генри.

— Риба. — Она глубоко вздохнула. — Меня зовут Риба.

9

Пока Кейл в кромешной тьме полз вниз, два самых страшных опасения начали сбываться. Во-первых, когда его руки достигли большого узла, который он завязал на конце веревки, его тело продолжало болтаться в воздухе, и понять, с какой высоты ему придется падать, было невозможно. Во-вторых, он чувствовал, что натяжение стало слишком сильным для железного крюка, укрепленного в расщелине наверху, чтобы удержать его вес. Даже находясь на конце веревки, он чувствовал, что крюк начинает подаваться. «Падать все равно придется», — сказал он себе и, обеими ногами оттолкнувшись от поверхности скалы, отпустил веревку — правда, успел прикрыть голову руками, чтобы защитить ее от удара во время падения.

Хоть под ногами оказалось менее двух футов пустоты, это все равно было падением, поскольку Кейл не знал, сколько предстоит пролететь, и удар о землю случился в неожиданный момент. Кейл встал на ноги и победно потряс руками. Потом он вынул одну из свечей, украденных у Лорда Дисциплины, и стал с помощью кремня высекать искру над пучком сухого мха. Через некоторое время мох вспыхнул, и Кейл зажег свечу, но простиравшаяся вокруг чернота была такой непроглядной, а фитилек горел так слабо, что мальчик все равно почти ничего не увидел. А потом ветер и вовсе задул свечу.

Тьма была абсолютной — звезды и луну закрывали облака. Попытайся Кейл идти, он непременно упал бы, а ведь даже незначительная травма замедлила бы его передвижение, и это означало бы неминуемую смерть. Лучше было подождать часа два до рассвета. Приняв такое решение, Кейл плотно завернулся в рясу, лег и заснул.

Два часа спустя он открыл глаза и увидел, что чернота сменилась предрассветной серостью, позволявшей видеть на несколько шагов вперед. Он оглянулся на веревку, свисавшую со стены и, словно гигантский палец, указывавшую на место, откуда он начал свой побег. Впрочем, с этим ничего нельзя было поделать, равно как и с сожалением о том, что придется бросить тут плод полуторагодичного тошнотворного труда. Хотя Кейлу никогда не доводилось видеть женской прически «конский хвост», растрепавшаяся веревка напоминала теперь именно такой «хвост», правда, невероятной длины — в двести футов. Решительно повернувшись, мальчик в постепенно светлеющей мгле стал пробираться вниз по скалистому склону горы, на которой стояло Святилище, радуясь тому, что у него в запасе может оказаться еще час, прежде чем будет найдено тело Лорда Дисциплины, и, при везении, еще два — прежде, чем обнаружат веревку.

Ни одна из его надежд не оправдалась. Труп Искупителя Пикарбо слуги обнаружили за час до рассвета, их истерические крики переполошили все огромное Святилище, которое ожило и пришло в движение в считаные минуты. Тут же все дортуары подняли по тревоге, и была проведена перекличка, выявившая пропажу трех послушников.

Следопыт и псарнюх Брунт, Искупитель, ответственный за поимку тех редких послушников, которые отваживались совершить побег, был немедленно вызван в Присутствие Искупителя Боско, и его впервые в жизни провели прямо к тому в кабинет.

— Все трое должны быть возвращены живыми, для этого тебе надлежит сделать все возможное.

— Разумеется, Лорд Воитель, я всегда…

— Избавь меня от лишних слов, — перебил его Боско. — Я не прошу тебя быть осторожным, я требую этого. Если придется убить Кляйста и Генри, так тому и быть. Но что касается Томаса Кейла, он не должен пострадать ни при каких обстоятельствах, даже если для этого тебе придется пожертвовать собственной жизнью.

— Можно поинтересоваться — почему жизнь Кейла столь драгоценна, Лорд?

— Нельзя.

— А что мне сказать остальным? Они в ярости и не поймут такого распоряжения.

Боско догадался, к чему ведет Брунт. Даже самый покорный Искупитель может не справиться со своим священным гневом, когда речь идет о послушнике, совершившем нечто столь неслыханно дерзкое. Боско раздраженно вздохнул.

— Можешь намекнуть, что Кейл действовал по моему указанию и был вынужден уйти с этими убийцами, чтобы раскрыть чудовищный заговор, являющийся частью задуманного Антагонистами покушения на Верховного Понтифика.

Жалкая отговорка, подумал Боско, но для Брунта (который вмиг побледнел от ужаса) сойдет. Этот человек славился своей безрассудной, исключительной даже по меркам псарнюхов жестокостью, однако та ярость, с которой он защищал свою любовь к Понтифику, подобно тому как ребенок защищает свою преданность матери, тоже была известна всем.