Роберт Силверберг - Легенды II (антология)

«Я как-то видел тебя во сне, — медленно проговорил он, обвел глазами комнату и добавил с тревогой: — А может, это я очутился во сне. Очень трудно понять».

«Он трогал черный камень, — проворчал Тремартин. — Камень, пробуждающий призраков и крадущий разум. Два дня назад один человек, я сам видел, сидел, прислонившись к такой черной стене. Он улыбался, и размахивал руками, и говорил с людьми, которых там не было».

Ретио мрачно кивнул, соглашаясь с ним. «Даже если его не трогать, он отнимает у тебя волю, и ты перестаешь чураться призраков, когда подольше побудешь здесь, в темноте. — Он помолчал и неохотно договорил: — Может быть, уже слишком поздно, чтобы вернуть нам прежнего Олпи, но попытаться можно. За своим рассудком мы все тоже должны следить. Будем все время разговаривать. И как можно скорее уведем отсюда детей».

Я хорошо понимала, о чем речь. Олпи отошел в угол, к столику, наклонил пустой серебряный штоф над серебряной чашечкой, проглотил, вытер рукой рот и сморщился, точно воображаемый напиток показался ему слишком крепким.

«Если идти, то прямо сейчас», — сказал Ретио. «Пока не поздно» ему добавлять не пришлось — мы все думали точно так же.

Однако мы уже и так опоздали. Из коридора все время просачивалась вода, и когда мужчины попытались открыть дверь, у них ничего не вышло. Даже когда все мы, взрослые, налегли плечами на дверь, она не сдвинулась с места, а свет в комнате начал мигать.

Грязь и вода давят на дверь все сильнее, и дерево потрескивает. Пора закругляться. Винтовая лестница уходит в кромешный мрак, а факелов, которые мы соорудили, разломав кое-какую мебель, хватит ненадолго. Олпи точно одурманен, и Карлмин не лучше — он почти не отвечает, когда к нему обращаешься. Мужчины понесут их, а мы с Челлией будем вести за руки девочек. Мы постараемся найти какой-нибудь другой путь, ведущий в драконий зал.

Не знаю который день

первого Дождевого года

Я озаглавливаю эту запись так, поскольку мы не знаем, сколько прошло времени. По мне, уже несколько лет. Я дрожу — то ли от холода, то ли от стараний остаться тем, кто я есть. Кем я была. В голове мутится, и я утону в этой мутной воде, стоит мне уступить. Но если мой отчет может хоть чем-то помочь другим, я должна собраться и привести мысли в порядок.

Когда мы поднимались по лестнице, свет в нижней комнате мигнул в последний раз и потух. Тремартин храбро поднял факел, но тот освещал лишь его голову и плечи. Никогда я еще не бывала в такой беспросветной тьме. Другой рукой Тремартин сжимал запястье Олпи и вел мальчика за собой. Следом шел Ретио с Карлмином на руках, следом Челлия с перепуганными девочками. Я замыкала шествие с охапкой факелов, обмотанных кусками разной материи. Ломка мебели привела Олпи в бешенство. Он накинулся на Ретио и стал его бить, пока тот не отвесил ему пощечину. Это ошеломило мальчика и ужаснуло его мать и сестер, но по крайней мере сделало Олпи послушным.

Лестница вывела нас в комнату для прислуги. Раньше аристократ в нижнем покое наверняка звонил в колокольчик, и слуги спешили на его зов. Там стояли деревянные лохани, вероятно, для стирки, и стол с принадлежностями для шитья. За единственной дверью тянулся в обе стороны темный коридор.

Слышно было, как трещит горящий факел и капает вода. Тишина пугала меня — за ней чудились музыка и призрачное пение.

«Огонь горит ровно, — заметила Челлия. — Сквозняка нет».

Я об этом не подумала, но она, конечно, была права. «Значит, где-то тут есть дверь, — сказала я, сама сомневаясь в своих словах. — Надо найти ее».

«Куда идти-то? В какую сторону?» — спросил Тремартин. Я давно уже сбилась с дороги и потому промолчала, а Челлия сказала: «Вон туда. Мне кажется, мы пришли с той стороны. Может, увидим что-то знакомое, или свет снова зажжется».

Ничего лучшего я предложить не могла. У каждого из них был кто-то, за кого он держался, обороняясь от здешних призраков, я же несла только факелы. Мои друзья смутно маячили между мной и нашим слабым светильником. Если я поднимала глаза, этот свет слепил их. Опуская взгляд, я видела бесовскую пляску теней у себя под ногами. Сначала я слышала только наше неровное дыхание, шарканье наших ног по мокрому камню и треск факела. Потом мне стал мерещиться звон водяных капель, а однажды вдали что-то словно подалось или рухнуло.

И еще музыка. Разбавленная тишиной, словно чернила водой, заглушенная толстыми стенами и временем, она все-таки находила ко мне дорогу. Я, следуя совету мужчин, пыталась не обращать на нее внимания. Чтобы сохранить собственные мысли неприкосновенными, я замурлыкала старую джамелийскую колыбельную. «Кариллион!» — шикнула на меня Челлия. Лишь тогда я поняла, что напеваю мелодию, идущую из камня, и осеклась, прикусив губу.

«Дайте-ка мне другой факел, — сказал Тремартин. — Лучше зажечь новый, пока старый не догорел». Он, как оказалось, уже дважды просил меня об этом. Я подошла к нему со своей ношей. Сначала он выбрал две ножки стола, обмотанные шарфами, но эта ткань никак не желала загораться. Зато подушка, привязанная к ножке стула, загорелась сразу, дымя и нещадно воняя. Быть разборчивыми нам не приходилось, и мы при свете двух факелов двинулись дальше. Когда старый догорел так, что стал жечь Тремартину пальцы, пришлось довольствоваться одной чадящей подушкой. Тьма подступала со всех сторон, голова болела от смрада. Я плелась, вспоминая, как цеплялся жесткий волос за мои огрубевшие пальцы, когда я набивала им подушку.

Ретио сильно потряс меня и сунул мне в руки Карлмина. «Понеси-ка сама своего сына», — сказал он, забирая у меня факелы. В его голосе не было упрека. Впереди я видела смутные очертания остальных и размытый красный огонь. Я вдруг остановилась, и не знаю, что могло бы случиться, если бы Ретио не хватился меня. Даже после его вмешательства мне казалось, что я не один человек, а два.

«Спасибо», — устыдившись, сказала я.

«Не за что. Не отставай только».

Карлмин, очень тяжелый, не давал мне отвлекаться. Вскоре я спустила его вниз и повела за руку, но для него так, думаю, было лучше. Теперь, когда призраки уже обманули меня один раз, я держалась настороже, но чьи-то сны, фантазии и голоса все равно забирались мне в голову. Голод и жажда уже давали знать о себе. Вода, струящаяся по стенам, отдавала горечью, но мы все-таки пили ее.

«Ненавижу этот город, — сказала я Карлмину. Его ручонка в моей совсем похолодела, точно камень отбирал у нас все тепло. — Он полон ловушек. Грязь ползет отовсюду, норовя утопить нас, а призраки крадут у нас ум».

Я говорила не столько с ним, сколько с самой собой и не ждала ответа, но мой мальчик медленно вымолвил: «Его строили не затем, чтобы он был темен и пуст».