Алан Троуп - ЛЮДИ КРОВИ

С наступлением темноты я меняю обличье и поднимаюсь в воздух в расчете на то, что Западный риф сейчас за моей спиной, но не так далеко, чтобы между ним и мною не нашлось нескольких лодочек с любителями ночных морских прогулок. Торопиться мне некуда, так что описываю широкие ленивые круги над «Большим Бэнксом», любуюсь изящными линиями судна. Вспоминаю энергичный пульс его мотора, который я слышал до того, как вылететь на охоту. Я сильно проголодался. Осматриваю воду в надежде увидеть хоть одно пятнышко – например, плот с кубинскими беженцами, или неуклюжую, сработанную вручную деревянную гаитянскую лодочку, незаконно вторгшуюся в чужие территориальные воды. Я парю высоко и не забываю время от времени принюхиваться, хотя понимаю: для ее запаха еще слишком рано. Потом я складываю крылья и камнем падаю к воде, успевая расправить их в последний момент, обманув смерть. Я громко хохочу, нависая над волнами.

Наконец мое внимание привлекает белое пятнышко милях в двадцати от моего судна. Мой желудок урчит, предчувствуя близкую добычу. У меня текут слюнки. Не желая искать ничего другого, направляюсь к белому пятну и начинаю кружить над парусом. Я изучаю лодку и прикидываю, с какой точки лучше напасть. В лодке – один человек. Он сидит на корме по левому борту, рассеянно положив руку на алюминиевый штурвал. У катамарана есть еще один руль, по правому борту. Сверху яхта под раздувающимся белым парусом похожа на облако, скользящее низко- низко над водой. Мне очень жаль нарушать такую красоту, к тому же я вспоминаю о запрете отца нападать на богатых, но мой пустой желудок терзают голодные спазмы. Мужчина на яхте встает и, похоже, собирается спуститься в каюту. Тут-то я мягко сажусь на палубу позади него, молниеносно хватаю его за шею сзади и перекусываю позвонки. От моей тяжести яхта накреняется, задирает нос вверх, потом начинает крутиться. Парус безвольно виснет, хлопает на ветру, мачта трещит. Но я ничего этого не замечаю, я занят едой.

– Милый! – зовет женский голос снизу.- Джим, все в порядке?

Я голоден и не обращаю внимания на ее крик. Я насыщаюсь. Только ее пронзительный вопль отрывает меня от трапезы. Женщина застыла в дверном проеме: глаза расширены, рот раскрыт. Она смотрит на меня, а я – на нее. На ней только коротенькая футболка и трусики бикини. Она, пожалуй, полновата, но очень аппетитна. Во мне просыпается желание. Женщина издает еще один вопль и ныряет в каюту. И все же я не позволяю себе принять человеческое обличье, спуститься в каюту и взять ее. Нет, этого я никогда не сделаю. Я охотник, а не насильник. Одно дело – убить, чтобы поесть, другое – напугать женщину до смерти ради секундной сексуальной разрядки. Я не стану так жестоко с ней поступать. Я сделаю только то, что вынужден сделать.

Но там, внизу, должна быть рация. А мне вовсе не нужно, чтобы она послала сигнал о помощи. Поэтому я с большой неохотой отрываюсь от еды, карабкаюсь, вернее, взлетаю на мачту. Перекусив провод, бросаю ненужную теперь антенну в море. На палубе я вновь возвращаюсь к своей добыче, не обращая внимания на вопли женщины, которая все еще надеется докричаться до кого-нибудь по рации. Чувствую, с ней надо что-то делать. Нельзя оставлять ее одну на яхте. Вдруг кто-нибудь обнаружит ее. Отец всегда говорил мне, что неосторожный охотник легко может стать дичью.

Женщина сама облегчает мне задачу, вновь заявившись на палубу и наставив на меня блестящее пневматическое ружье двенадцатого калибра. Истошно вопя, она палит по мне. Дробь отскакивает от моей чешуи, и я, самодовольно усмехаясь, дожидаюсь, когда она закончит, потом бросаюсь на нее и… весь ужас для нее заканчивается. Ее жирное мясо вкуснее, чем мясо мужчины. Я съедаю ее всю и бросаю кости обоих за борт. Перед тем как улететь, с сожалением качаю головой: мне жаль топить такую красивую яхту.

До восхода солнца я нахожу «Большого Бэнкса», спускаюсь в каюту и сплю почти весь день.

Такой у меня и устанавливается распорядок по пути на Каймановы острова: днем сплю, а ночью охочусь. Я не одеваюсь, не ем за столом, не встаю к штурвалу – разве что в случае острой необходимости. Брожу по палубе, смотрю на море, думаю о ней. Мое свободное время заполняют голод и желание. Чтобы не волновать зря власти, я каждую ночь охочусь в разных местах: то ужинаю одиноким мужчиной, прогуливающимся по берегу Бимини, то насыщаюсь кубинским фермером в окрестностях Гуантанамо. На яхты больше не нападаю, довольствуясь плотами беженцев с Кубы или гаитянскими контрабандистами. Мои аппетиты растут. Понимаю, что продолжать в том же духе рискованно, но поведения своего не меняю.

Воспоминания о запахе корицы и мускуса пересиливают все мысли об осторожности. Чем ближе я к ней, тем больше тоскует по ней мое естество, тем чаще меня тянет в воздух. Только ночная охота приносит мне облегчение. Выслеживая добычу, я на время забываю о ней. Убивая, я даже себя не помню. Потом, насытившись свежим мясом и теплой кровью, я быстро засыпаю.

Когда на горизонте показывается остров Большой Кайман, я сначала подумываю пристать к нему, но потом решаю пройти мимо и остановиться на острове поменьше под названием Кайман Брак. Бросив якорь в уютной бухточке, я говорю себе, что больше никуда не двинусь, пока не найду девушку.

Продолжаю жить в том же режиме: днем сплю, а с наступлением темноты отправляюсь на охоту. Иногда я проверяю, как далеко могу улететь за ночь: описываю широкую дугу между Ямайкой и Гаити. Все надеюсь уловить в воздухе ее запах. Проходят дни, вечера, ночи. Я сплю, летаю, охочусь. Я ищу. И снова сплю.

Когда проходит июль, а от нее по-прежнему ни слуху ни духу, я начинаю волноваться. А вдруг я просчитался? «Может быть,- думаю я,- следовало сосредоточиться на Кюрасао. Или надо было сидеть и спокойно ждать в Майами».

Потом начинается шторм, и три долгих дня я мечусь по каюте и не могу думать ни о чем, кроме нее. Наконец небо светлеет. Как только солнце садится, я немедленно взлетаю. Вокруг меня струится воздух, свежий и чистый после дождя. И вo мне вновь воскресает надежда. Лечу на юг, потом возвращаюсь обратно, и так несколько раз… Ничего. Поднимаюсь выше и повторяю маршрут. И вдруг, в самой южной точке кривой что-то щекочет мне ноздри – даже не запах, скорее намек на запах, слабый аромат корицы. Я вдыхаю его снова и снова, кружа по спирали. Потом опять ничего.

Я увеличиваю амплитуду и то спускаюсь к воде, то взмываю вверх. Корица и мускус! Вот они! У меня вырывается крик восторга, а через несколько минут – рев разочарования: я снова потерял этот запах! Раскручиваю спираль, надеясь на одном из витков поймать его, отчаянно принюхиваясь.

И вот он опять пронзает меня! Мои ноздри трепещут. Он необыкновенно силен, он притягивает меня, как наркотик. Я лечу по следу запаха, сердце мое бешено колотится, я весь дрожу от желания, паря в бездонной черной ночи, и чем дальше я лечу, тем сильнее становится аромат.