Робин Хобб - Своевольная принцесса и Пегий Принц

Король-в-Ожидании стал укреплять связь с теми, кто был ему предан. Каждому из друзей он подарил по пегой лошади из помета Пятнистого Жеребца, и на охоту они ездили вместе, взяв с собой пятнистых гончих. Так принц из предмета насмешек сделал себе личный символ, сила его духа многих привела в восторг. Его менестрель Рэдбёрд отказался от ярких одежд своей гильдии и предпочел носить красно-черно-белое в знак того, кому он служил.

Пегий Принц жаловал земли и устраивал особые развлечения для своих друзей. Туда допускались и звери-спутники, те же, кто не обладал Уитом, часто брал с собой наделенного Уитом слугу или сопровождающего, и вскоре стали считать, что обладание этой магией было хорошим способом расположить к себе Короля-в-Ожидании. Не всем это было по нраву, особенно тем, кто презрительно заявлял, что нажить добрый ум и характер куда важнее, чем родиться с сомнительным даром. Но таких разговоров было немного, и если Канни со своим отцом на что-то досадовали, то дальше их недовольство не шло.

И вот, одним утром король проснулся и почувствовал себя нехорошо. Левая рука его лежала на одеяле совсем похолодевшая, половина лица обвисла, слюна сочилась по губам. Левое веко безжизненно опало, и ему трудно было выговорить слова, чтобы объяснить лекарю, что с ним случилось. Сейчас любят болтать, что в тот самый миг, когда у короля случился удар, огромная черная птица опустилась на парапет за его окном и так и сидела там день и ночь. Да только те, кто болтает, пытаются в пророков играть, когда дело уже свершилось давным-давно. Никто не заметил никакой птицы по той простой причине, что оконный парапет был облюбован всеми пернатыми тварями в округе. Те, кто распевает подобные песни, одного поля ягоды с пустомелями, которым подавай драконов да эльфов. Правда же в том, что Король Вирайл состарился, и старость принесла с собой болезнь.

Болезнь длилась долго. Весь двор ухаживал за королем, добывая для него снадобья от разных лекарей, но время шло, а королю не становилось ни хуже, ни лучше. Тогда обязанности его взял на себя Король-в-Ожидании, но все же королем себя пока не объявил — как же, ведь Король Вирайл был еще жив и может поправиться. Среди тех, кто говорил так, был Канни Видящий, только он делал это негромко в кругу друзей, а уж те поднимали свой голос: мол, негоже Королю-в-Ожидании примерять королевскую мантию, пока Король Вирайл ее самолично не предложит или не испустит дух. Герцоги тоже не упрашивали его принять корону. Так что Чарджер Видящий оказался в непонятной ситуации: не король, не принц, и что не выберешь — уклониться от власти или же взять ее в свои руки — всяко будешь плох.

Однажды ко двору приехали Лород Элфуайз со своей Леди Кьярт, чтобы предложить Королю Вирайлу снадобье, производимое исключительно в долинах поблизости от их владений в Беарнсе. С ними была их дочь, Леди Уиффен. Снадобье никакой пользы королю не принесло, но их никто в том не винил. Сколько таких снадобий уже оказались бесполезными! И все же Коппер Сонгсмит рассказывает о том, что привезли они с собой падение Пегого Принца. И имя тому падению — Леди Уиффен. И тут, пожалуй, песня Коппера Сонгсмита не врет.

Была ли Леди Уиффен красавицей? Да, но не так как можно себе представить. От матери она унаследовала голубые глаза, от отца — волосы цвета полночи. Коппер Сонгсмит говорит, что ходила она словно фехтовальщик, танцевала, словно бабочка, смеялась музыкой ветра. А также что ела она, словно солдат, пила, словно бездонная бочка, а похабные песенки пела больше с чувством, чем с талантом. Коппер говорит, она была настолько непохожа на благовоспитанную леди, насколько это вообще было возможно. И, тем не менее, эта женщина сумела покорить не только Короля-в-Ожидании Чарджера, но и его кузена Лорда Канни. Так поет об этом Коппер Сонгсмит, и я записываю за ним, но Рэдбёрд тут ему не подпевает. О Леди Уиффен он говорит только то, что она явилась в Олений Замок и что Лорд Канни и Король-в-Ожидании Чарджер сочли ее милой и привлекательной.

Они стали осыпать ее подарками и вниманием, к немалому удивлению ее родителей и к нескрываемому удовольствию ее самой. Пегая кобыла, кольцо с тремя изумрудами, музыкальная шкатулка, Джамалийский гобелен, Бингтаунские бубенцы, духи из Кандалэя… каждый подарок соперников был дороже предыдущего. Два менестреля встретились в лунном свете под окном ее спальни и подрались, выкрикивая имена своих господ, и угомонпились лишь под потоком холодной воды, которую сама леди извергла на них. Какое-то время эти проделки служили только на потеху обоим дворам Оленьего Замка, и никто не упрекал леди за то, что она не может выбрать между двумя столь настойчивыми кавалерами. Она могла покататься верхом с одним, пообедать с другим, а вечером потанцевать снова с первым. Лорду Канни на именины она подарила серебряную чашу. На день рождения Короля-в-Ожидании она подарила поясной нож с головой оленя на рукояти. Одни считали, что она всего лишь деревенская девчонка, попавшая во дворец, понятия не имеющая, как себя вести со столь блистательными воздыхателями. Другие поговаривали, что ее отец настаивал на расточении улыбок Лорду Канни, а мать — наоборот, Пегому Принцу.

По этому поводу Рэдбёрд сказал так: возможно, дело в девушке и ее чарах, но, скорее всего, она была не более чем предмет для соперничества и повод для того, чтобы давний раздор обернулся скандалом и кровопролитием. Состязание, в которое они вступили с момента рождения Пегого Принца, наконец-то приобрело ту форму, в которой можно было одержать чистую победу или поражение, не опасаясь осуждений или, тем паче, обвинений в измене короне Шести Герцогств. Останови Леди Уиффен свой выбор на том или другом, возможно, их увлечение испарилось бы через пару недель. Но при нынешнем раскладе недосягаемый предмет вожделения добавил желчи их спору, и подспудная война, наконец, вылилась наружу.

Рэдбёрд как-то сказал, что мнения могут содержать правду, но только правда должна быть свободна от мнений. Так что ради него я скажу теперь не то, о чем судачили, а то, что случилось на самом деле. Леди Уиффен не объявляла избранника. Прошли недели, потом и месяцы, то, что раньше забавляло придворных, теперь больше раздражало и даже вызывало открытую враждебность. В Канни-дворе шептались, мол, Чарджер уже украл у Лорда Канни трон, а теперь еще и пытается увести возлюбленную. Пестрый Двор парировал, мол, Леди Уиффен не обещала покамест свою руку никому, а значит, законный король был в том же праве ухаживать за ней, что и любой другой. Ссора перешла от грубых жестов до оскорблений, но не в открытую между соперниками, а всегда среди их свиты.

Однажды за стенами Большого Зала клинки покинули ножны и пролилась кровь — и все из-за слова, которое кто-то сказал о чужом господине. То был Лорд Ульдер из Черноземелья в Баке, чья кровь окропила снег, и пролил ее Лорд Элквин, держатель маленького феода у Башенной Скалы в Фарроу, из свиты Пегого Принца. Схватка была короткая и честная, возможно, ее бы замяли, если бы рана Ульдера не загноилась и не воспалилась. Не прошло и недели, как он скончался, и поползли слухи о грязи на клинке Элквина, которую нанесли нарочно, чтобы вызвать заражение. Первой же ночью после кончины Ульдера кто-то наведался в конюшни. Прежде чем тревога, поднятая лошадьми и собаками, обратила негодяя в бегство, погибла добрая дюжина пегих скакунов. Говорили, этот низкий удар нанес младший брат Ульдера Кёрл, но поскольку ни один менестрель не засвидетельствовал этого, то ни один теперь и не может петь об этом, словно бы о правде. Так что я излагаю это так, как сделал бы сам Рэдбёрд.