Юрий Козловский - Код Золотой книги

Если он думал подобным образом усыпить мою бдительность и втереться ко мне в доверие, то просчитался. Слишком многое повидал я в своей жизни, чтобы так легко заглотить крючок, заброшенный каким-то мальчишкой, вчерашним выпускником Школы. Это говорило во мне то «я», что гнало меня когда-то ночью из Школы на поиски рыцарей госбезопасности. То «я», которое, поменяв умершие идеалы на новые, жутковатые знания, впитало в себя уставы и требования Службы, для которого положения плана «D» и приказы командования звучали как истина в последней инстанции.

Но тут вмешалось другое мое «я», которое всегда нашептывало мне на первый взгляд неправильные, но всегда оказывающиеся верными решения. Которое и было, собственно, тем самым внутренним голосом, что предупреждал об опасности и удерживал от решений гибельных. На этот раз оно не шептало, а кричало во весь голос: «Идиот! Доверься ему! В его руках твое спасение!»

Тут мой взгляд случайно упал на Сэма, и я увидел, что из уголка его рта сочится струйка слюны, а на лице появилось совершенно идиотское выражение. Остальные выглядели ничуть не лучше.

– Что ты с ними сделал? – ужаснулся я.

– То, чего они заслуживали!

– Но мы ведь даже не допросили их! – Поведение Виктора стало меня возмущать.

– А они и не знали ничего важного. – Лейтенант оставался спокоен. – Все, что нужно, мы найдем в этой машинке.

Он взял полиграф, внешне не отличавшийся от обычного ноутбука, и выдернул из него провода.

– Лейтенант, тебе не кажется, что ты берешь на себя слишком много? – не выдержал я.

– Не кажется. Я отвечаю за свои действия. А сейчас пошли, у нас мало времени, – ответил он, сохраняя полное самообладание.

– Ты уверен, что нам по дороге? – Это была моя последняя попытка к сопротивлению.

– Уверен! – улыбнулся Виктор. – Кстати, Катерина уже в Санатории.

Наши взгляды встретились, и я вдруг похолодел. В этих глазах явственно угадывалось то, чего просто не могло быть во взгляде какого-то мальчишки, вчерашнего выпускника Школы…

Глава 9. Катя. Первая встреча

Первый раз я увидел ее летом восемьдесят четвертого. Тогда, после неожиданной кончины генсека, вся Служба почти два года стояла на ушах. Когда его похоронили, возникли предпосылки к прорыву, активизировались способствующие этому силы (именно в таких выражениях преподнес нам это командир) и произошли подряд несколько загадочных и опасных событий. Одно из них случилось на военном аэродроме в Бобруйске, и я снова попал в город своей армейской юности. Наша пятерка, в которой я к этому времени стал первым номером, хоть и на пределе сил, но справилась с порученным делом. Операция вылилась тогда в настоящие боевые действия, но мы с честью вышли из этой небольшой войны, наголову разбив врага. Результаты были доложены руководству, но чем все закончилось, мы, конечно, не узнали. Даже того, имели ли действия противника продолжение, или зло втянуло свое змеиное жало и убралось в свои владения.

Так было все время – каждый из нас владел лишь той частью информации, которая напрямую касалась его задачи. Утешало только то, что очередное звание предполагало новый уровень информированности. Значит, дорастем когда-нибудь и мы. Время еще есть. И все равно, когда я пытался анализировать ход последних событий, меня не отпускала мысль: ну не того масштаба была личность покойного генсека, чтобы после его смерти разверзлись адские врата. Не чувствовалось в нем настоящего заряда инфернальности…

После того дела мы впервые узнали о существовании Санатория. Им оказался все тот же великолепный генеральский дворец, давно знакомый нам как Школа. Точнее, его третий этаж. Нам стало известно еще, по крайней мере, о двух ипостасях этого загадочного здания – это было место, где приходил в себя после операций личный состав, и, по намекам командира, резиденция главного штаба Службы. Не знаю, какой гениальный архитектор планировал дворец, но внутри он был устроен так, что жители разных этажей каким-то странным образом никогда не встречались друг с другом. Заметить боковым зрением скользящее движение, услышать неясные звуки – это сколько угодно, но чтобы столкнуться лицом к лицу – никогда. Как это происходило – уму непостижимо, но так было. Курсанты Школы никогда не пересекались с отдыхающими в Санатории офицерами-оперативниками, то есть нами, а мы, в свою очередь, не имели возможности увидеть кого-нибудь из штабистов. Зато мы могли сколько угодно скрытно наблюдать за обучением курсантов. Надо сказать, вид их щенячьей возни первое время доставлял нам немалое удовольствие. Потом это зрелище приелось. Подозреваю, что штабное начальство тоже имело возможность наблюдать за нашим досугом. Если, конечно, это было начальству интересно. И лишь много позже мы узнали, что здание, которое мы знали как Школу, а потом и Санаторий, в Службе почтительно именовалось Центром.

В общем, получалось так, что, шляйся по коридорам хоть целый день, не встретишь никого, кроме тех, кого разрешено увидеть, то есть других отдыхающих. Но даже с ними, за исключением своей пятерки, разрешено было общаться лишь на отвлеченные темы. Можно было знакомиться, играть в волейбол, настольный теннис, дружить, даже заводить амуры с немногочисленными коллегами женского пола. Но в разговорах с кем бы то ни было нельзя было даже намекать на свое участие в каких-то конкретных операциях, упоминать любые географические названия. Больше того, командир строжайше запретил нам упоминать любые конкретные даты, касающиеся нашего присутствия в Санатории.

В то утро я стоял у теннисного стола, подбрасывая на ракетке целлулоидный шарик и дожидаясь, когда появится кто-нибудь из вчерашних соперников. Вчера я освоил режущий удар тыльной стороной ракетки, сильный, неожиданный, практически не берущийся, и сейчас хотел отработать его на ком-то, кто вчера обыгрывал меня. Желательно на Мишке, самом ловком и увертливом. Но никто не спешил вставать в этот ранний час, предпочитая подольше понежиться в постели.

– Нет достойного соперника? – услышал я сзади низкий, но мелодичный женский голос.

Я обернулся – и обомлел. Передо мной стояла богиня. Описывать ее великолепие будет делом безнадежным, все равно ничего не получится. Скажу только, что я не увидел в ней ни одного недостатка. Даже смелость, с какой она была одета, вызывала восхищение. Потом, лет через двадцать – двадцать пять, так стали одеваться в летнюю пору многие женщины, даже те, на ком подобные наряды не вызывали ничего, кроме улыбки. Но тут… На ней были короткие обтягивающие шорты и такая же обтягивающая маечка, открывающая плоский загорелый живот.

Но не только одеждой она отличалась от всех знакомых мне женщин. Были еще какие-то едва уловимые отличия. Может быть, прическа – каштановые, слегка волнистые волосы (вне всякого сомнения, это был их родной цвет) были коротко пострижены сзади и с боков, а впереди спадали на лоб. Лицо – это отдельная тема. Нельзя сказать, что черты его были идеальны. В нем угадывалась едва заметная неправильность, но именно она неожиданно придавала лицу очарование и непередаваемый шарм. Насчет косметики скажу: у меня есть стойкое подозрение, что женщина раскрашивает свое лицо вовсе не для мужчины, который чаще всего даже не замечает, что нарисовано у нее на лице. А вот другая женщина никогда не пропустит ни малейшего изъяна в раскраске не только близкой подруги, но и вообще случайной прохожей.