Лазурный Нефрит. Испытания Трепетной струны - Айон91
— Шень-сяньшен, не долго осталось, — обращается к нефритовому дракону падший небожитель, видя, что тот сдерживает гримасу боли, накатившую в очередной раз на его тело, бьющее разрядами и ударами по и так разрушенным меридианам и треснутому ядру. Дракон, в свою очередь, лишь кивнул, отстраняясь по возможности от ощущений, дарованных отдачей кары, переводя разговор с его состояния на храм и небожителя, в честь которого он воздвигнут.
— Сяо-сяньшен, расскажите, что за небожитель такой, истинного имени которого не следует произносить вслух, как и думать о нем? Что в нем такого неприятного, невыносимого или опасного? — нефритовый потомок чешуйчатых подходил к этому делу серьезно, задавал вопросы не просто так, а с целью выяснить возможных противников, которых лучше обходить стороной и не связываться. Но Махаон, услышавший вопрос дракона, сочетающий в себе тревогу и интерес, лишь рассмеялся, заливисто, громко:
— Опасность? Неприятность? — переспрашивал он, — нет, Яо-эр. Кто-кто, а малыш Тан Мудан(Небесный лотос) с той группой опасности, о которой вы подумали, даже и близко не стоял, — сквозь смех и слезы говорит бывший небесный Генерал, вспоминая прошлое и их когда-то необычное знакомство. — Мудан ни разу не воин, он поэт и каллиграфист. Обращает стихи и иероглифы, рисунки и надписи в живых созданий, или же в быль, встающую перед глазами. — Поведал спутникам Махаон о божестве, к чьему храму они приближались.
— Но почему не стоит называть его имени? И по какой причине Генерал Хуа не хочет сталкиваться с поэтом, раз он не несет опасность? — задал вопрос Лун Яо, с почтительным поклоном обращаясь к падшему. Махаон, рассматривая впереди плывущий пейзаж, практически неизменный, все так же пестрящий и переливающийся оттенками розовых лепестков слив и вишен, цветущих не по сезону рано, да и вовсе круглый год, ответил коту всего одной фразой:
— Потому что явится и начнет проявлять через чур повышенную, свойственную только ему опеку, которая мне никогда не была нужна, — вот и все, что сказал о Тан Мудане Сяо Хуа. Слова, как и позиция небесного, а так же несущийся в них подтекст, был понят Шень Луном, и принят к размышлению Лун Яо.
Тема о истинном имени божества Цветущей Вишни была закрыта, дальнейший путь до города, стоящего на нижних ступенях храма, был пройден в тишине. Каждый из них был в своих мыслях. Яо думал о том, почему Махаон так относится к чужой опеке, тем более так реагирует на ее проявление. Но сумеречный кот ничего толком так и не надумал, а рассуждениями и мыслями запутал себя еще больше, уходя в противоречия.
Шень же размышлял о том, каким будет их дальнейший шаг, окажись в храме тот самый четвертый осколок из пророчества. Куда они отправятся следом? На поиски девы для Снежного моря, или же за куском нефрита, пропитанного фальшью и ложью? Ответа у него так же не было, лишь выстроенные в мыслях вариации событий, да действия ими прописанные. А так же уже написанное Гуну послание, которое осталось прикрепить к лапке ворота, материализующегося из оставленного другом пера.
Сяо Хуа же размышлял, и даже представлял в разуме, что же он предпримет и скажет, если поэт все же престанет перед ним и его спутниками. Как будет себя вести в его присутствии, что говорить и делать. Как и Шень Лун, Сяо Хуа продумывал и ментально проигрывал множество сюжетных линий, связанных с Тан Муданом и его незапланированным появлением. И казалось, он учел все, до мельчайших деталей, любых ответвлений и поворотов, даже с ответами и замысловатыми посланиями. Но, как оказалось, не учел одного:
— Сяо-гэ! — раздалось с вершины храмовых ступеней, по которым дракон, кот и махаон поднимались уже несколько минут, неспешно, не торопясь, отдыхая каждую двадцатую ступень, чтобы не навредить лишний раз ногам и позвоночнику Шень Луна.
Как и положено божеству, внешность он имел возвышенную и простыми словами неописуемую. Черным шелком струились и развивались на ветру его длинные волосы, увенчанные по бокам веточками цветов вишни. Глаза ало-багровые, как рассвет, в обрамлении ресниц смотрели и покоряли своей глубиной и эмоциями, плещущимися и переливающимися через край.
Лик прекрасен и светел, кожа даже не внешний вид подобна бархату, самому дорогому во всей Поднебесной. Стан и фигура подобна кисти самого поэта, чья рукоять изящна и крепка, а перо гибко и податливо. Да и шелковые одеяния, расписанные цветами вишен, лоснящиеся и развивающиеся на весеннем ветру, как и веер в руках, подчеркивали облик небожителя, делая его еще поэтичнее и прекраснее.
— Тан-эр, будь добр, осыпь лепестками цветов свои речи, собери плоды негодования и поведай нам о осколке лазурного нефрита, хранящегося под сводами твоего храма, являющегося частью витражной мозаики или алтарного лика, — вежливо и учтиво попросил Сяо Хуа, скидывая скидывая резким движением руки упавшие на его плечо нежно-розовые лепестки. Поэт, услышав из его уст вдохновенную местом и им самим речь, отогнал тучи и вернул улыбку, которая всегда радовала глаз, и украшала его светло-розовые губы.
— Прошу, — развернувшись, указав веером на вход, пригласил Тан гостей и друга, который никогда поэта другом не считал, лишь бельмом на глазу, да источником дополнительного шума, нелепых и бессмысленных стихов, мешающих ему совершенствоваться. — Комнаты при храме в вашем распоряжении, Шень-сяньшен, — показал он на коридор с часто-стоящими дверьми, за которыми скрыты маленькие комнаты.
— Благодарим, Тан-сяньшен, — поклонился и поблагодарил дракон. Уже едва сдерживая боль в ногах, скручивающую и несущую к земле, он поспешил к ближайшей свободной комнате. Яо спешно последовал за ним, помогая Шень Луну лечь на кровать и унять беснующиеся, терзающие тело разряды, прислоняя к губам флакон с настоем из трав.
— Учитель, вам надо поспать, — укрывая дракона одеялом, говорит ученик, — а я пока пройдусь, осмотрюсь и заодно с верующими пообщаюсь. Может, кто-то наведет меня на нефрит, — уже у двери сказал Яо, как ему вслед:
— Если осколок тут есть, — сонно пробормотал Шень-сяньшень, погружаясь в дрему. Яо ничего не добавил, а закрыл дверь, начертав на ней защитный контур, не позволяющий никому пройти без дозволения дракона и кота.
Желая учителю скорейшего выздоровления, Яо шел к храму, к месту поклонения божеству, его витражной росписи и лика. Но, оказался у образа небесного не один.
