Страна Ледяного Ужаса. Странное завещание - Максим Сорокин
Обескураженные друзья вопросительно взглянули сперва на ученого, потом на мертвеца, потом вновь на Монтеро.
— Предвосхищу ваш вопрос.
Закрывая тетрадь, произнес Сальвадор.
— Я совершенно не понимаю, почему здесь записаны именно такие строки. Давайте поищем еще чего-нибудь здесь, у основания склона.
Но поиски не дали результата, после чего Бернар, забрав тетрадь у друга, произнес:
— Мне кажется, нам стоит взять это с собой. Мне что-то подсказывает, что сей джентльмен был не просто любителем стихотворений.
После подобного расследования, не давшего, к слову, никаких результатов, наша троица двинулась вверх, по холодному камню, старательно карабкаясь туда, откуда дул ветер. И вот, наконец, во мраке показался другой мрак, но более светлый. Это был выход. Окрыленные победой друзья ускорились, но вдруг из-под ноги Клода выскочил крошащийся камень. Вилар неуклюже всплеснул руками, хорошенько приложился головой об лед и полетел вниз, теряя сознание.
Глава 10 "Новые столичные волнения"
Пришел в себя Вилар от того, что его кто-то тряс за плечо. Это был улыбающийся Бернар. Открыв глаза, Клод осознал, что лежит на кровати в настоящем доме.
— Мы выбрались?
Просипел летчик.
— Ага, когда ты сорвался и потерял сознание, Сальвадор еле успел схватить тебя и уберечь от участи того страдальца, чье тело мы видели внизу. Потом мы вытянули тебя на поверхность, где нас встретили лаем собак. Это были люди из поселения, возвращающиеся с неудачных поисков нашего самолета. Они приняли наш сигнал и направились искать. Вот так мы и очутились здесь, все благодаря мужественным спасателям.
Рассказал Бернар
— А где Сальвадор?
Произнес ослабший Клод.
— Отоспавшись вдоволь, он поехал показывать нашим спасителям место крушения и ночлега, вещи то забрать надо, да и мертвеца похоронить подобает.
На утро следующего дня Бернар и Сальвадор, прихватив вещи, которые отыскал Монтеро вместе с мужчинами из поселения, прощались с Виларом. С этого момента их пути расходились, ведь физику и его лучшему другу предстояло ехать в поместье покойного родича Шатильона. А летчик желал отправиться на первом же пароходе в Париж и там срочно доработать свой следующий самолет, чертежи и наброски которого он делал весь день, пока его друзья отдыхали. После прощания и крепких рукопожатий Бернар и Сальвадор оставили Клода, отправившись на местном поезде в точку своего назначения.
А мы ненадолго покинем наших героев, вернувшись в Париж с целью наблюдения за происходящими там событиями. А события эти не уступали в своей занимательности начавшимся приключениям наших друзей. Если же сравнивать их по масштабу, то столичный переполох превосходил выше описываемое происшествие в десятки раз. Не успела Франция оправиться от первой волны обсуждений, сплетен, слухов и разного рода догадок, как тут же, спустя всего два дня, накатила вторая, создавшая едва не вдвое больший фурор. В этот раз истоком хаоса послужило самое спокойное до этого момента собрание. В авиационном клубе разгорался пожар тревоги, недоумения и паники, скоро перекинувшийся на все французское общество. Причиной нового потрясения, захлестнувшего всех, начиная от столичных жителей и заканчивая рабочими и фермерами из самых отдаленных уголков Франции, послужило крушение самолёта Клода Вилара. Естественно, в авиаклубе никто не имел достоверной информации о случившемся, но ведь прошло уже более суток с момента, когда новенький трансатлантический летательный аппарат покинул авиаполосу Парижа и устремился в далекий пункт назначения. Наши друзья, ненадолго оставленные в менее скоростных средствах транспорта, совершенно не подозревали о происходящих событиях и их немалых последствиях, но невольно влияли на русло их развития.
Мой читатель может задаться вопросом — каким же образом трое столь отдаленных от происходящего людей могли влиять на события, хоть и являющиеся невольным плодом их действий. На это я с удовольствием дам довольно простой, но очень важный в контексте моего повествования ответ. Спасенный Клод все свободное время до отбытия в Париж был занят чертежами новой модели самолёта и так увлекся столь полезным для конструктора делом, что позабыл отправить телеграмму в авиаклуб о своем относительно успешном приземлении по ту сторону океана. Это обстоятельство стало немаловажным усугубляющим фактором, давшим почву не только обеспокоенности парижского авиаклуба, но и пищу сплетням, разлетающимся по всей Франции и даже выходящим за ее пределы. Суть главного вопроса, который может терзать нас, осведомленных о всем происходящем как с одной стороны Атлантики, так и с другой, заключается лишь в непонимании мотивов уполномоченных органов того небольшого поселения, получившего сигнал бедствия с французского самолета. Они, очевидно, не соизволили поставить в известность нужные структуры страны, летательный аппарат которой потерпел крушение в зоне их прямой ответственности. Ответ на столь логичный вопрос не суждено будет узнать даже нам, что оставляет лишь возможность довольствоваться малым числом догадок, приходящих в голову человека, пытающегося как-либо логично объяснить этот грубый просчет. Может быть, в суете очень важных дел это мероприятие было не замечено пытливым умом тамошнего чиновника, а может, что более вероятно, сыграла свою роль человеческая халатность. Ну, да хватит моих беспочвенных рассуждений, отвлекающих моего читателя от очень занимательных сюжетов.
Так вот, столичный авиаклуб, прождавший целых два дня телеграммы из бостонского аэропорта, который заранее был готов к приёму воздушного судна, не на шутку встревожился и отправил телеграмму в Бостон с запросом о прибытии самолета французской авиакомпании. На что получил отрицательный ответ и, более того, уверение, что во всем Массачусетсе за последнюю неделю не появлялось ни одного самолета французского производства. После такого ответа глава авиационного клуба — мисье Жерар Шаванель — в спешном порядке собрал почетных членов и объявил им итоги этого перелета, после чего вынес на обсуждение вопрос о дальнейших действиях всего клуба. Сначала в большой зале стояла гробовая тишина, нарушенная сперва тихим перешептыванием, переросшим в дикий гвалт бурного обсуждения и панических мыслей. Сам Шаванель — грузный мужчина пожилого возраста, закрыв покрывшееся испариной лицо ладонями, опустился в большое кресло и не вступал в обсуждение. Он молча переваривал в своей голове факт того, что гениальный конструктор и летчик-испытатель, являющийся по совместительству его хорошим товарищем, вероятнее всего, погиб, и тело его, вместе с каркасом бездушной машины, было погребено в толще бушующего океана. Жирар словно не слышал гомона окружающих его мистеров, сэров, мисье, лордов и прочих достойных джентльменов и очнулся лишь в момент, когда зала стихла. Нехотя встав, поникшим голосом, присущим только людям, чья жизнь рушится подобно карточному домику, глава клуба попросил лорда Блекхарда — одного из основателей авиаклуба — подытожить для всех обговоренные варианты дальнейшего их существования. Пожилой мужчина с реденькой седой
