Талиесин - Лоухед Стивен Рэй

— Итак, теперь насчет свадьбы, — сказал король. — Я весьма доволен.

Он повернулся взглянуть на Ронвен, которая сидела у окна. Ее волосы пламенели в закатном свете, струящемся в узкую щель. Не чувствуя на себе его взгляда, она продолжала кормить младенца.

— Да, — продолжал Гвиддно. — Ты молодец.

— И когда свадьба? — поинтересовалась Медхир.

— Как можно скорее. Завтра, если удастся все подготовить, или послезавтра.

— Закатим свадебный пир! — воскликнул Гвиддно. — Такой, какого свет не видывал!

— Завтра? — начала Медхир, глядя на Эйтне. — Помогай нам Бригитта, завтра никак нельзя, и послезавтра тоже.

— А почему? — спросил Гвиддно. — Как Эльфин решил, пусть так и будет.

— Господин, ты забыл, что Ронвен только что разрешилась от бремени. Они не смогут возлечь вместе по меньшей мере до конца месяца.

— Ничего не поделаешь, — согласилась Эйтне, со страхом поглядывая на Гвиддно и Эльфина.

— Это не свадьба, если молодые не разделят ложа, — неуверенно добавила Медхир.

— Что ж, многие делят ложе задолго до свадьбы, — заметил Эльфин. — У нас будет наоборот.

— Видите? Вы поднимаете шум из-за пустяка. Пусть женятся, — объявил Гвиддно. — Ронвен и Эльфин будут жить здесь, пока не смогут спать вместе в доме, который я для них выстрою.

Эльфин поблагодарил отца, но сказал:

— Я хочу сам выстроить дом. — Он гордо взглянул на Ронвен. — Это будет мой дар жене.

Наскоро договорились о приготовлениях и объявили новость клану. Тут же закипела работа. Рыли ямы для костров, складывали туда хворост; чистили котлы, наполняли их кореньями и брюквой, заливали водой; охотников с длинными шестами отрядили за дикими кабанами и оленями; резали и свежевали скот; из моря тащили сетями рыбу; на длинном столе из расколотых пополам бревен составляли бочонки меда и эля; пекли особые свадебные хлебы и готовили факелы.

Охваченные праздничной суетой, родичи вскоре позабыли свою неприязнь к Эльфину и теперь смотрели на него с расположением. Как-никак, не каждый день женится королевский сын. А в Гвинедде не было еще властителя щедрее, чем Гвиддно Гаранхир. Никто не сомневался: будет пир горой и каждый наестся вволю.

На следующее утро густые клубы дыма поднялись от костров, и деревня наполнилась ароматом жареного мяса. Ради праздника всех освободили от работы, и люди, разбившись на кучки, продолжали приготовления, болтая и пересмеиваясь. К полудню всадники, отправленные с первыми лучами света во все шесть кантрефов за именитыми соседями и родственниками, начали возвращаться с гостями.

Все они выставляли на общий стол свои — и немалые — подношения: копченое мясо и рыбу, большие белые круги сыра, доставленные на шестах, груды сладких ячменных хлебов, бурдюки с медом и добрым темным пивом, кур и дикую птицу, ягнят и козлят, яйца, масло и крынки со сквашенным молоком. Родич Эльфина, дядя из восточного кантрефа, носивший на шее толстую золотую цепь, привез телегу бурдюков с вином, купленным у гарнизона в Городе Легиона.

Когда солнце начало клониться к закату и все гости прибыли, Гвиддно влез на пирамиду из бочек и громко протрубил в охотничий рог. Народ тут же собрался, и король крикнул:

— Начнем же свадебное торжество моего сына!

И закипело веселье! Эльфин вышел из отцовского дома в ярко-желтой рубахе, мягких кожаных сапожках и зеленых штанах, подвязанных на коленях голубыми шелковыми лентами. За широкий кожаный пояс заткнут украшенный изумрудами кинжал, новый красно-рыжий плед скреплен на плече золотой пряжкой с гранатами, на шее — большая серебряная гривна. Народ расступился, освобождая место, и Эльфин прошел в середину людского кольца.

Следом вышли Медхир с Эйтне и стали по бокам дверного проема — придержать закрывавшие его шкуры. Из дома выступила Ронвен, выпрямилась и медленно вошла в круг. На ней было длинное ярко-зеленое льняное платье, расшитое золотом по подолу и шее. На груди лежало витого золота ожерелье, голые предплечья украшали золотые браслеты в виде змей, другие браслеты позвякивали на запястьях. Ярко-пурпурный шелковый плащ окаймляла бахрома с крохотными серебряными колокольчиками. Талию Ронвен опоясал жемчужный кушак, башмачки из позолоченной кожи поблескивали на солнце. Золотисто-рыжие волосы, заплетенные в длинные косы, убранные белыми полевыми цветами и подколотые драгоценными булавками, волнами ниспадали на спину.

Эльфин смотрел, как она медленно идет навстречу, и понимал, что никогда не видел женщины красивее. Большинство собравшихся тоже обворожила ее красота.

Когда Ронвен встала рядом с Эльфином, к ним вышел Хафган с дубовым жезлом в руках. За ним следовали два его новых филида, один — с глиняной чашей, другой — с кувшином вина. Друид тепло улыбнулся молодым и сказал:

— Сейчас самое благоприятное время для свадьбы. Смотрите! — Он указал жезлом на первую вечернюю звезду, уже сиявшую в безоблачном небе. — Звезда самой богини смотрит вниз и благословляет вас своим светом.

Он взял чашу, наполнил ее вином и воздел сперва к садящемуся солнцу, затем к встающей луне, всякий раз сопровождая свой жест особым свадебным приговором. Потом вручил чашу Эльфину со словами:

— Сие означает жизнь, пей же ее до дна.

Эльфин принял чашу и в три глотка осушил. Хафган вновь налил и с теми же словами протянул чашу Ронвен. Та выпила. В третий раз друид наполнил чашу и вложил в руки молодым.

— Сие означает вашу новую совместную жизнь. Пейте вместе до дна.

Эльфин и Ронвен, отпивая поочередно, осушили чашу. Тем временем Хафган, склонившись, связал узлом полы их плащей.

— Разбейте чашу! — приказал он, когда с вином было покончено. Они подчинились. Чаша упала и разбилась на три большие части. Мгновение друид разглядывал черепки, затем поднял жезл и воскликнул:

— Я провижу долгий и плодоносный брак! Союз, которому во всем будет сопутствовать удача!

— Долгих лет Эльфину и Ронвен! — закричали гости. — Счастья и благополучия их дому!

Круг разомкнулся, Эльфина с молодой женой подвели к длинному деревянному столу, усадили на охапку камыша, накрытую пятнистой оленьей шкурой, и пир начался. Еду подавали на деревянных подносах, и лучшие куски доставались молодым. Огромный серебряный кубок наполнили вином и поставили перед ними. Место нашлось всем. Почетных гостей рассадили за низкими деревянными столами справа и слева от молодых, сообразно знатности рода, остальных — на расстеленных по земле шкурах и половиках.

За едой много смеялись, говорили громко и оживленно. Наконец, пресытившись яствами, потребовали развлечений.

— Хафган! — весело воскликнул Гвиддно. — Песню! Спой нам, бард!

— Спою, — отвечал друид, — но окажите милость, разрешите мне спеть последним. Пусть начнут мои филиды.

— Ладно, побереги голос, — отвечал Гвиддно, — однако мы ждем твоей песни еще до конца пира.

Ученики достали арфы и начали петь. Они пели старые песни о победах и поражениях, о доблести героев, о любви их жен, о дивной красоте и трагической смерти. И, пока они пели, взошла луна со свитою звезд, и вечер сгустился в ночь.

Эльфин взглянул на жену с любовью. Ронвен ответила сияющим взглядом и приникла к мужу, склонилась к нему на грудь. И все, кто их видел, отметили перемену в Эльфине. Казалось, это другой человек.

Когда филиды закончили, народ стал просить Хафгана. «Песню!» — кричали одни. «Сказанье!» — требовали другие.

Друид взял арфу и встал перед столом.

— Что ты хочешь услышать, повелитель?

Он обращался к Эльфину, и все это заметили, хотя Эльфин отверг предложенную ему честь, сказав:

— Решать моему отцу. Уверен, его выбор будет угоден всем.

— Тогда — сказанье, — объявил Гвиддно. — Про героев и волшебство.

Хафган задумался, перебирая струны арфы, потом произнес:

— Что же, послушайте сказанье о Пуйле, князе Аннона.

— Прекрасно! — вскричали слушатели; чаши и кубки вновь наполнились вином, и гости расселись внимать рассказчику.