Сны Персефоны (СИ) - Белая Яся

Кора: А вы путаете похоть и желание с любовью. Любовь — рассудочна, безрассудна — страсть. Любовь — это ответственность, а для этого необходим трезвый сознательный выбор. Тогда любовь становится силой, которой нет равных.

Ведущий: Неудивительно, что при таких взглядах на жизнь вы несчастны в любви.

Кора (удивлённо): Кто вам это сказал?

Ведущий: Ваша мать. (К студии). Встречайте, ещё одна наша гостья — богиня Плодородия Деметра…

На этом месте я обычно просыпаюсь. И так знаю, что скажет мама.

… шоу Гименея, когда я увидела его впервые, напугало меня не на шутку: люди приходят в студию и перед огромной аудиторией выворачивают себя наизнанку, позволяя обсуждать свои личную жизнь, копаться в подробностях, выискивать компроматы. Это отвратительно.

Удивительно, что Гименей, который всегда старался поддержать любовь и лад в семье, увлёкся этим разбором сплетен.

Но когда я приезжаю к нему в студию, то не могу не признать — он на своём месте и весьма этим доволен.

Он приглашает меня в кафетерий в холле, где на нас пялятся десятки любопытных глаз. Наверное, потом завалят его вопросами: кто? как? А он будет кокетливо отмалчиваться.

Гименей заправляет за ухо, в котором поблёскивает драгоценная серьга, платиновый локон, белозубо улыбается подбежавшему официанту, делает заказ, не забывая добавить:

— Даме — тоже, — хотя даму можно было бы и спросить, чего она желает сама, но, видимо, в шоу-бизнесе так непринято. И, наконец, переводит на меня внимательный изучающий взгляд. Цвет глаз у него необычный — очень светлый голубой. Как вода, просвечивающая через толстую ледяную корку. И такой же холодный. — Что привело ко мне великую Персефону?

— Да вот — свадьба намечается.

Белёсые брови моего визави взлетают вверх:

— Решила дать отворот поворот своему муженьку-перестарку? Правильно! Давно пора! Помню я вашу свадебку — весь Олимп был в шоке: богиня Весны — за царя Подземного мира.

Морщусь:

— Хорошо, что Аид тебя не слышит. Но — ещё раз назовёшь моего мужа «перестарком», я за себя не ручаюсь.

Уж не знаю, что там такое мелькает в моих глазах, но Гименей весь подбирается и примирительно вскидывает руки:

— Договорились, — и переключается на более животрепещущий вопрос: — Так что за свадьба.

— Прометея и Афины. Поженишь их?

Гименей аж присвистывает:

— А молнию не схлопочу? У меня ещё пять эфиров в этом месяце — не хотелось бы пропустить.

— Не волнуйся, Зевса не будет. Скромная церемония, только для своих.

На красивое лицо Гименея наползает уныние:

— Эх, я начинаю скучать по Олимпу. Вот где был размах! Если кто-то женится — небо несколько дней дрожит. Пьяные боги на землю валятся. Хариты стирают ноги в плясках. Вакханки срывают голос, распевая «Непристойные застольные». Вот то была жизнь!

Почему-то мне кажется: воспоминания у нашего покровителя брака плотно перемешались с представлениями о небожителях земных масс-медиа. Но свои предположения не высказываю.

— Значит, ждать тебя?

— Когда и где?

— Завтра в семь. В столовой института ядерной физики.

— Оу, — тянет он. — Такой экзотической свадьбы у меня ещё не было. А теперь, — вскакивает, — я должен спешить, бежать, лететь. Дела-дела, Персефона.

И исчезает в платиново-золотом вихре.

Я ещё несколько минут смотрю на стул, где недавно сидел бог брака и думаю: как меняет нас всех жизнь среди смертных? Или это всё-таки мы, живя бок о бок с ними, передвигаясь по одним и тем же улицам, обедая в одинаковых кафе, незримо меняем их?

Но долго размышлять некогда: мне ещё собирать для Афины букет. А значит, нужно ехать на оптовую базу, чтобы отобрать самые свежие и красивые цветы.

Букет моей лучшей подруги должен быть восхитительным. Я никому его не доверю.

Свадьба действительно очень скромная и, к тому же, несколько печальная. Гефест сидит, устремив взгляд вдаль, и только пьёт, не закусывая. Из-за чего лоб Прометея нет-нет да и пересекает морщинка: переживает за друга, понимая, как тому тяжко любоваться на чьё-то счастье, когда собственная жена — пропала в неизвестном направлении.

Геракл, пришедший на праздник, по его словам «приглядывать за дочуркой», тоже печален. Видимо, вспоминает свою свадьбу с Гебой. А Макария ещё и подливает масло в огонь, прилюдно обнимая Загрея. Ох и высыплю обоим, когда домой вернёмся!

Снова переключаюсь на понурого Гефеста и думаю: наверное, лучше, что Афродиты здесь нет. Она бы оттягивала всё внимание на себя. А главной на этом вечере должна быть только Афина. И она царит: гордая, прекрасная, сияющая. В белом с серебром хитоне, с эдельвейсами в каштановых волосах. Мой бело-серо-сиреневый букет из фиалок и лилий очень под стать её образу — собранной, чистой, глубокой натуры.

Прометей не сводит с неё глаз, а я чувствую, как счастье за близких и дорогих мне людей переполняет меня.

Гименей уже провёл церемонию и умчался со словами: «Эфир! Опаздываю». Теперь Тей и Афина — законные муж и жена. Считается, что узы, которыми связывает влюблённых сам Гименей — вон они, красными ленточками мелькают у них на запястьях — нерушимы. Возможно и так. Хотя даже они не становились на Олимпе препятствием для многочисленных измен.

Но здесь не Олимп. Как шутят ребята, простые смертные, приглашённые на этот праздник: физики-ядерщики самые стабильные. И, глядя на тихий тёплый свет в голубых глазах Прометея, я соглашаюсь с ними.

Раздаётся красивая лирическая музыка — о, смертные всегда умели сочинять такие песни, что они переворачивали душу даже богам, вспомнить того же Орфея! — и сильные руки с тонкими длинными пальцами оказываются у меня на талии.

— Потанцуешь со мной, Весна? — хрипотца в его низком голосе всегда будоражит меня.

— Почту за честь, царь мой.

Я сегодня в хитоне цвета зелёного яблока из тончайшего шёлка и шифона: люблю нашу одежду, жаль, нынче нечасто представляется повод примерять её. Вместо украшений — зелёные орхидеи в волосах да тонкая серебряная цепочка с хризолитовой «капелькой». Аид надарил мне много драгоценностей — самых изысканных и элегантных. Но эта милая вещица дорога мне особо: муж тогда, скучая под землёй, попросил Гефеста обучить его ювелирному искусству и сделал её сам.

И лёгкие одежды и скромное, но милое украшение очень идут мне. Я чувствую себя, как в тот день, в Ниссейской долине — лёгкой, воздушной, чуточку возбуждённой. И причиной тому — взгляд, которым скользит по мне мой мужчина: одновременно полный голода и благоговения.

Мы танцуем, а мне кажется, почти парим над полом. Для нас никого не существует в этот миг.

Наверное, мы бы парили так и дальше, или, возможно, вернулись бы к столу, чтобы поднимать заздравные кубки в честь Прометея и Афины, и с умилением глядеть на то, как они целуются, смущаясь, будто студенты.

Но тут взывает сигнализация: объявляя нам, что кто-то проник на территорию. Мы все выбегаем в холл — Афина даже успевает материализовать своё копьё. Но застаём там всего лишь испуганную юную девушку — Психею, которая прижимает к себе баночку с кремом. За этой косметикой бедняжке пришлось когда-то — по велению злобной свекрови Афродиты — спуститься ко мне в Подземный мир.

И сейчас, глядя в её огромные серые с коричневыми крапинками глаза — словно озёра с рассыпанной по дну галькой, — я понимаю: Психея снова выполняет чьё-то поручение…

И мне, почему-то, это очень не нравится. Потому что вдруг вспоминается история про невесту в чёрном, и в ней не было ничего весёлого…

_______________________________________________

[1] По легенде Психею должны были принести в жертву Богу Смерти. Бог Смерти — Танатос.

О Психее в аиде узнали, когда смертные воззвали к Танатосу…

…То был один из удивительных дней, когда в Подземном царстве правили бал мир и спокойствие, даже, несмотря на то, что в главном зале собрался едва ли не весь двор. Аид и Персефона играли в шахматы — они узнали об этой забаве в Звёздном Чертоге и очень полюбили. Сейчас же царь сетовал на то, что его соперник — не Тот. Царица же — проигрывала и злилась.