Теодор и Бланш - Митюгина Ольга

— Ужасно…

— Бланш, вы…

Уловив тревогу в голосе Теодора, Бланш поспешила успокоить его.

— Я понимаю, сейчас вы другой. Продолжайте. Теперь я осознала, почему вы содрогаетесь, вспоминая себя прежнего…

— Да мне больше и продолжать-то нечего… Бланш, когда любишь, что чувствуешь?..

— У каждого это по-своему, Теодор.

— Говорят, когда любишь, все сделаешь для любимого человека… И я убедился в этом, так как женщины не задумываясь отдавали мне свою честь, доказывая любовь.

— Это нечестно!

— Наверное… Правда ли, что даже жизнь можно отдать во имя любви?

— Правда…

— Странно… Что же нужно испытывать, чтоб так поступить?

— Наверное, не мыслить себя без одного-единственного человека. Понимать, что ничто в жизни уже не будет радовать, если он уйдет.

Теодор замер. «Тогда неужели я люблю тебя, Бланш?.. — мысленно спросил он. — Но ведь мы знакомы так мало!»

— А сколько времени нужно, чтобы полюбить?

Она засмеялась.

— О! От одного мгновения до многих лет… Любовь — это… нечто непредсказуемое! Вот ее нет — а вот уже есть! И непонятно, откуда взялась, за что вспыхнула… Так! Просто так… Любовь — огромное счастье, к которому иногда примешивается огромная боль. Но человек ни за что не захочет сам расстаться с ней, даже ради избавления от мук. Кажется, с ее уходом что-то теряешь, и мир уж не такой, как прежде…

«Не знаю, так ли это, — подумал Теодор. — Я еще не понял. Но то, что я не хотел бы изменить свое отношение к ней — верно. Все обрело новое звучание, новые краски. Это действительно огромное счастье!»

— Мне так хорошо рядом с вами, Бланш…

Она улыбнулась в темноте и не ответила. Вскоре под замковыми сводами раздавалось лишь мирное дыхание спящих, да где-то вдалеке резко крикнула ночная птица.

Теодор проснулся первым, но долгое время лежал не двигаясь, закинув руки за голову и с улыбкой глядя вверх. Мысли его были далеки от чердака, от замка, от населявшей его нечисти… Они кружили где-то там, где есть голубое небо и цветы, там, где поют соловьи и жаворонки. А еще Тед наслаждался близостью Бланш.

Юноша повернул голову и взглянул на свою соседку. Как она нежно спит! «Никогда прежде не думал, что спать можно именно нежно, вот так… — пришла невольная мысль. — Какие у нее пышные, волнистые волосы… И какие капризные! Совсем как их обладательница. А ресницы! Что за красота!.. Губы во сне вздрагивают… Мне хочется ее поцеловать. Раньше я никогда не воровал поцелуи… Но теперь… Неужели ты думаешь, что когда-нибудь эта совершенная красавица позволит такому пугалу, как я… Как она меня терпит? На нее смотреть — не насмотреться, дыхание перехватывает от такой красоты! А я… На меня посмотришь — и гроб готовь! Я помню, как она вздрогнула, увидев меня в первый раз. Нет, я не сворую ее поцелуя, иначе не смогу смотреть ей в глаза!

На улице уж светает…»

— Бланш… — он слегка потряс ее за плечо. — Бланш, проснитесь!

— А?.. — она сонно открыла глаза, вся еще во власти сновидений. — Что?

— Пора вставать. До завтрака час.

— А, конечно, — сквозь зевоту согласилась она, садясь и потягиваясь на матрасе. Волосы, скользнув по плечам, пушистым ореолом окружили ее лицо. Герцог зажмурился на секунду, чтоб не впасть в безнадежное отчаяние.

Он упруго поднялся, надел свой черный с серебром камзол — уже довольно потертый — и сказал:

— Я пойду поброжу немного, пока вы себя приводите в порядок. Увидимся за завтраком.

— До встречи, Теодор, — просто кивнула Бланш, даже не взглянув на него: она была полностью поглощена тем, что заплетала косы.

Ее равнодушный тон почему-то причинил молодому человеку боль. Не говоря ни слова, Тед вышел с чердака.

Он медленно прошел в бальный зал и задумчиво остановился перед большим зеркалом — тем самым, в котором впервые увидел себя однажды памятным утром.

Тед молча стоял, грустно глядя на свое отражение, а потом как-то неуверенно провел рукой по волосам, пытаясь пригладить торчащие веником пряди, одновременно прикрыв ими залысины у лба. Напрасно!

Юноша горько вздохнул и начал менять выражение на лице, словно примеряя, какое делает его хоть немного симпатичнее. Затем, решив, что подобное гримасничанье ни к чему не приведет, завертелся перед зеркалом, оглядывая себя и в фас, и в профиль.

«Наверное, я схожу с ума, — думал молодой человек, — если веду себя подобным образом! Как ни вертись, лучше ты не станешь! Смирись с фактом, что от твоей внешности Бланш не онемеет от благоговения. Но так хочется нравиться ей… Ну как я могу говорить с этой девушкой, стоять с ней рядом, чему-то учить ее, если у меня вместо волос пакля, а вместо кожи — скользкая мерзость? Я не достоин дышать с ней одним воздухом!»

Теодор резко отвернулся от зеркала, прошел к дальней стене, где стоял рояль, сел за инструмент и заиграл, импровизируя на ходу. Из-под его пальцев лилась печальная, полная неизбывной тоски мелодия, глубокие бархатистые басы которой баюкали рыдающие, плачущие жалобы высоких звуков, и все они затихали, тонули в тумане, плывущем за окнами — и рождались вновь: еще горестнее, еще неизбывнее, еще безнадежнее…

— Вам печально, милорд…

На его плечо легла маленькая изящная рука, лица коснулось легкое дыхание — девушка склонилась над ним:

— Отчего?

Он вздохнул.

— Я такое чучело, Бланш…

— И от этого?..

— Вы считаете, этого мало? Конечно. Вы, такая красивая, разве можете вы понимать…

— Вы чудесно играете, — сменила она тему.

— Хотите, научу? — поддержал Тед.

— Да.

Он с улыбкой посмотрел на нее и с энтузиазмом объявил:

— Тогда — расписание занятий! Утром музыка, завтрак, затем — верховая прогулка, урок грамоты, потом обед, а потом… Бланш, вы восхитительны, — просто сказал вдруг он. — Я не могу быть рядом и молчать об этом.

— Вы очень любезны, мой лорд! — рассмеялась девушка. — Мне приятно. Но давайте же, учите меня музыке!

Теодор поднялся из-за инструмента, посадив за рояль Бланш.

— Стул, — негромко велел он, и в тот же миг возле него прямо из воздуха материализовался удобный стул. Тед сел и придвинулся ближе к потрясенной Бланчефлер, улыбнувшись ее изумлению.

— Это волшебный замок, Белый Цветок… — мягко ответил герцог на невысказанный вопрос. — А теперь скажите, вы когда-нибудь ели яблоки?

— Д-да…

— Вы помните, как держали их в руке?

— Да.

— Вообразите, что у вас в руке яблоко и выгните кисть так, словно его держите. Положите на клавиши. Расслабьте руку, но положения не меняйте. Нет-нет, запястье не должно касаться клавиатуры!

— Так?

— Вы умница, — нежно сказал Теодор, сам не замечая этой предательски прорвавшейся нежности. — У вас наклонности, как у дворянки. А ваши способности…

— Просто вы хороший учитель, ваша светлость.

— Вы льстите мне.

— А вы мне.

Теодора захлестнуло неистовое желание обнять Бланш — такую колкую, такую милую проказницу! Молодой человек с трудом подавил в себе этот порыв, но мечта коснуться ее, вновь прижать к себе — эта мечта никуда не ушла, только принесла боль.

— Милорд?.. — она смотрела на него встревоженно. — Я что-то не то сказала, милорд?

— Почему вы так подумали? — глядя в пустоту, тихо спросил герцог.

— Вы вдруг так расстроились! Сначала, я видела, вы хотели рассмеяться, были таким счастливым — и вдруг…

— Я огорчил вас, сударыня?

— Да, ваша светлость.

— Простите. Вернемся к занятиям.

И, что-то объясняя ей, Теодор твердо сказал себе: «Я клянусь честью дворянина, что никогда и ничем не проявлю своих чувств к Бланчефлер до ухода Маршбанкс. Как бы трудно ни было! А когда Марш оставит мой дом — вот тогда я откроюсь Бланш!.. Я буду делать все, чтоб она доверилась мне… Боже мой, а если она оттолкнет тебя, Тед? Что тогда?.. А именно так и случится. Разве может такая девушка, как Бланш, стерпеть, что такой урод, как я… Да она рассмеется мне в лицо! Когда-то на ее месте я поступал так же… Что тогда со мной будет? Но нет! Она — не я. Даже сейчас я бы уже так не поступил… Особенно сейчас! Она не жестока, она добра и милосердна… И если она мне поверит, я сделаю все, чтобы заслужить ее любо… Ты бредишь, Теодор! Ты посмотри на себя! Посмотри, если забыл! И посмотри на нее. Эта девушка явилась мне на погибель… Она мучает меня пуще, чем Маршбанкс и ее вампиры. И если с болью от их жестокости я научился жить, то с болью от безразличия Бланш я жить не смогу! Ее равнодушие убьет меня… Бланш, неужели Марш знала?.. Неужели это еще одно ее „развлечение“?.. Она превзошла себя! Когда я полюбил?.. Сколько чувств! От них и радостно, и больно, и страшно! Да, я ни за что не отказался бы от любви! И если все же Бланш мне поверит, я… Тед! Боже… Если она поверит — я стану прежним! Ко мне вернется моя красота! И тогда… тогда… Как я мог забыть? Тогда я пущу в ход все свое обаяние, все свои приемы… Она не сможет устоять! И в тот великий день я сделаю ее миледи герцогиней… Бланчефлер де Валитан!»