Далекие странники (перевод новеллы) - Тяньтянь Сяо
— Посланник Ху, осторожнее со словами.
- - - - -
В Лояне, пятнадцать лет спустя, молодая госпожа из семьи Ли праздновала совершеннолетие.[504] Названый брат землевладельца Ли, герой Сун, приехал на церемонию со своим единственным сыном. Первой причиной их визита было поздравление с днём рождения, второй — предложение о заключении брака детей.
Дочь господина Ли и сын героя Суна воспитывались вместе с пелёнок. Близкие сразу заметили одинаковые красные родимые пятна на их запястьях — у девочки на левом, а у мальчика на правом — верный знак того, что судьба связала детей ещё до рождения. Итак, семьи договорились о помолвке.
Зелёные сливы созревают в свой срок, дети оставляют игры в бамбуковых лошадок, но чувство, возникшее в детстве, связывает возлюбленных до конца дней.[505]
Примечание к части
∾ 三魂七魄 — досл. «Три хунь и семь по». Три эфирные и семь телесных душ. Подробнее https://bit.ly/3Ag65Qe
∾ Хуанцюань (黃泉), «Жёлтый источник» — загробный мир, преисподняя в китайской мифологии. Найхэ (奈何橋) — Мост Беспомощности должна пройти каждая душа перед реинкарнацией.
Богиня забывчивости Мэн-по (孟婆 — букв. «Тётушка Мэн»), готовит и подаёт душам суп забвения, чтобы они могли уйти на перерождение без бремени воспоминаний о прошлой жизни.
∾ 山盟海誓 досл. «клятвы [высокие] как горы и [глубокие как] океан». Идиома используется для обозначения клятв в вечной любви.
∾ Фамилия 朱 (Чжу — Zhū) идентична по звучанию слова «свинья» 猪 (Zhū), 勾 (Гоу-Gōu) — похоже на слово «собака» 狗 (Gǒu).
∾ Камень трёх жизней (三生石) — камень перед мостом Найхэ. Отношения людей предопределяются тремя жизнями: прошлой, настоящей и будущей. Если пара умерших вдвоём напишут на камне свои имена, в будущей жизни им суждено быть вместе, хотя они и не вспомнят друг друга из-за выпитого супа забвения.
∾ «Поставило под удар репутацию» — 下不了台 — досл. «не смог спуститься по лестнице». Означает, что кто-то оказывается в неприятной и неловкой ситуации и не в состоянии изящно/быстро/без потерь выйти из неё.
∾ Церемония цзи ли (笄礼), или церемония скрепления волос, отмечала вступление в брачный возраст/взрослую жизнь для девушки. До 15 лет девочки заплетали обычные косы, на церемонии старшие родственницы собирали волосы девушки в красивую «взрослую» прическу и закалывали шпилькой (笄 — цзи).
Экстра 4. Е Байи. Цзянху
Примечание к части
Последняя экстра, да не последняя.
Пришла пора рассказать о сюрпризе. Примерно месяц назад пятая экстра перестала быть просто строчкой в фан-вики — мы наконец-то нашли сканлейт. Экстра была издана в тайваньском издании «Странников», а также, по свидетельствам на реддите, присутствует в аудиопостановке.
Цзянху, N лет спустя — ждите через неделю!
-----
В 4‑й экстре привычная «Мантра Люхэ» превратилась в Дхарму, поскольку это понятие лучше подходит для передачи «учения»/«ментального метода самосовершенствования».
По легендам, когда отведённый небожителям век клонится к закату, на их телах проявляются Пять признаков угасания.[506] Привыкнув к пребыванию в благословенном царстве, кто захочет добровольно его покинуть? И в сердца бессмертных просачивалась отрава злости и отвращения.[507]
«Дхарма Люхэ» гласит, что как только «обитатель мира небесного» примет пищу, приготовленную на огне мира земного, для него наступит пора увядания. Время расцвета останется в прошлом: борода и волосы побелеют, дыхание станет прерывистым, энергия истощится и тело начнёт слабеть по мере приближения к последнему часу.
Е Байи испытывал эти признаки на себе прямо сейчас. Седина прибавлялась с каждым днём, словно невидимая кисть художника тайком перекрашивала чёрный в белый. При попытках собрать небрежный хвост, волосы выпадали целыми прядями. Мысли разбегались и путались — иногда Е Байи забывал, откуда только что вышел и куда направляется. Ци почти иссякла. В одни ночи он маялся бессонницей, в другие — спал так крепко, что с трудом разлеплял глаза, когда солнце следующего дня сияло в зените.
Несмотря ни на что, Е Байи чувствовал счастье и свободу, без единого намёка на злость или отвращение. Что бы там ни говорила «Дхарма Люхэ», всё это чушь собачья.
Если бы Е Байи хотел докопаться до причины расхождений, вероятно, ответ заключался бы в том, что он никогда не считал себя бессмертным. Скорее живым мертвецом.
Для него спуск с горы Чанмин был подобен воскрешению. Е Байи пробудился и ожил. Пусть ему пришлось вернуться на путь «рождения, старения, болезни и смерти» обычного человека, и в запасе оставалось всего несколько лет.
Е Байи много ел каждый день. Иногда он путешествовал на огромные расстояния только ради возможности отведать знаменитое, якобы восхитительное блюдо из определенной местности. Древние считали, что желание еды и секса — основа человеческой природы. Е Байи чувствовал себя стариком, секс его не интересовал, поэтому всю страсть он направил на еду. Непривередливый, он наслаждался любым блюдом. Даже тарелка обычного тофу от уличного лоточника могла заставить Е Байи надолго остановиться, чтобы посмаковать вкус.
Для того, кто столетие питался сырой пищей и пил талую воду, кислинка, сладость, горечь и острота этого мира стали драгоценностями.
Е Байи навестил всех, кто знал о событиях тридцатилетней давности, проехал все дороги, которые ему указали, и, наконец, нашёл неприметные могилы Жун Сюаня и Юэ Фэн. Он забрал обратно запылённый меч Лунбэй, Хребет Дракона, соединил останки супружеской пары, кремировал их на алтаре, а затем поместил прах в кувшин и попросил доставить его на Чанмин.
Сначала он собирался помешать толпе алчных, готовых разорвать друг друга людей открыть Арсенал. Но увидев творившийся фарс воочию, Е Байи почувствовал прилив усталости… Какое к нему отношение имели эти жизни и смерти?
Он был всего лишь умирающим стариком. У Е Байи не осталось невыполненных дел. Он мог больше ни о чём не беспокоиться, поэтому путешествовал по всем уголкам поднебесной с единственной миссией — попробовать каждое существующее блюдо. И если однажды ему откажут ноги — так тому и быть. Место, где это случится, и станет его последним приютом.
Ах да. Иногда он скучал по Жун Чанцину.
Его единственный друг умер тридцать лет назад, но Е Байи в мельчайших деталях помнил образы Жун Чанцина разных лет: и гордого молодого мастера, и взбалмошного подростка, и даже лопочущего малыша, делающего первые неуверенные шаги.
Высокомерный гордец Е Байи отказывался запоминать незначительных, неважных ему людей. Все яркие воспоминания его жизни были связаны с единственным человеком — с самого момента
