Андрей Валентинов - Рубеж

— В первую голову! Тебя искали. А нашли только шляхтича убитого и мертвяка живого, погань такую, прости Господи! Ну, мертвяка хлопцы, ясное дело, в капусту…

— Вот шляхтич убитый и был пан Станислав! Подлинный! Мы с ним в одном подземелье сидели, он мне все рассказал! Все! Этот…

Девушка указала в сторону примолкшей головы и отдернула руку, словно боясь обжечься или замараться.

— Этот был его отцом! Был! пока однажды в городе Париже…

— …на Гревской площади, — слова сами вырвались из уст Сале. Сотникова дочка на миг осеклась. Резко обернулась к женщине-Проводнику.

— Как?! И ты тоже знала?!

— Теперь знаю, — мягко уточнила Сале. — А раньше… видение мне было. Видение и голос: «Гревская площадь». Казнь видела. Казненный на нынешнего господина Мацапуру смахивал. А когда ему отсекли голову и народ начал расходиться, то к палачу подошли…

— …высокий светловолосый пан и мальчик! — подхватила панна сотникова. — Пан Станислав мне рассказал! Настоящий пан Станислав! То были его батька и он сам! И батька его позвал ту пекельную тварь к себе на цепь! Вон, поглядите: голова уж другая — а тварь старая! То не пан Станислав! То вообще не человек!

— А кто? — выдохнул Мыкола, запоздало крестясь.

— Приживник, — слово упало из уст Сале тяжелым камнем. Пошли круги по залу. Тихие, страшные. Женщина чувствовала: все взгляды сейчас устремлены на нее. Что ж, они правы, эти люди: сказавший «афаль» да скажет «бар». Их свела Судьба, и теперь им суждено вместе спастись или вместе погибнуть.

Они вправе знать все, что знает она.

— Приживник, господа, насколько мне известно, — это бестелесное существо с очень большой жизненной силой. Может жить в человеке, в оружии, в драгоценных камнях… иногда — в старых зеркалах. Но предпочитает человека. Если же подселится — постепенно выдавливает… нет, скорее переваривает, съедает хозяина. И захватывает тело. Говорят, случалось, напрямую из тела в тело переходил, но чаще — через вещи. Сперва позвать просит, а там…

Сале на миг умолкла, собираясь с мыслями, и в образовавшуюся паузу вклинился изумленный вопрос сотника Логина:

— Это как же выходит, пышна пани? Значит, Приживала твой — дух злой, навроде беса? души жрет?

— Нет, сотник, — ответ каф-Малаха, о котором все забыли, прозвучал неожиданно резко. — Глупости это. Суеверия. Приживник — отнюдь не злой дух, что человека пожрал. Наоборот. Это человек, пожравший злого духа. Сале Кеваль заметила: произнося слова «злой дух», каф-Малах всякий раз усмехается.

— Вы хотите понять. Вижу, — помолчав, вновь заговорил исчезник. — Я попробую. Только словами — трудно. Надо показать. Иди ко мне, Иегуда бен-Иосиф. Поможешь. Ты ведь уже почти понял… тебе будет легче.

Мгновение Юдка колебался. Лоб морщил. А потом кивнул согласно и шагнул к каф-Малаху.

Хотел было сотник Логин еще о чем-то спросить, да забыл, о чем.

Где тут вспомнить, когда обеспамятел.

Логин Загаржецкий, сотник валковский и еще совсем немного — Блудный каф-Малах, исчезник из Гонтова Яра

…и приснился Логину Загаржецкому страшный сон.

При ясном солнышке; наяву.

Будто стоит он на ступеньках веранды белой, и не просто стоит, а потупил ясны очи в мать сыру землю, и не просто потупил, а будто кары небесной ждет. За спиной садик раскинулся: сливы, абрикосы и тот чудной плод, что Свербигузу змеюка в рот совала, и уж вовсе то яблоко не яблоко вишня не вишня, а так — рви да жуй, коли жизнь не мила.

Знать, малый сад Эден позади.

Выгнали оттуда сотника Логина, поперли в тычки на веки вечные.

Вздохнул сотник; поднял взгляд, перед собой глянул. Стол на веранде лавки вдоль стола с двух сторон притулились: у стены и у перильцев резных.

По лавкам — ребятишки.

А во главе стола сидит в креслице с колесиками хрыч древний. Это ежели наотмашь, по правде, а коли с вежеством сказать: старый, очень старый человек. Сидит, губами толстыми плямкает; на ребятишек не глядит, все на Логина.

— Ну, садись, балабус! — говорит.

Сел сотник Логин на лавку с краешку. Пригляделся: матерь божья! Вон та девка чернявая — точь-в-точь ведьма Сало! Только росточком не вышла, а так на одно лицо… Рядом с ней верный есаул пан Ондрий примостился, заместо шабли линейку в руках вертит. А вон и Мыкола, и Хведир в окулярах, и Яринка-егоза…

И Юдка-Душегубец: тоже маленький, а с бородой. Пейсы с висков вьюнами закрутились, аж до плеч, как у старика в креслице. Еще раз пригляделся сотник Логин, повнимательнее: да что ж это творится, люди добрые? И у есаула пейсы, и у Мыколы, а Хведир и вовсе ермолку плисовую к маковке пришпилил!

Куда ж это он попал, Логин-то Загаржецкий?!

В самый что ни на есть распрожидовский хедер? к учителю-меламеду? Отродясь слов таких не знал, а тут само всплыло, ровно из проруби, да со значением…

Поднял руку к голове окаянной, тронул пальцем висок.

Мягко; струится вниз завитыми локонами.

И понял сотник Логин: есть Бог на небе! Все видит. Всякому греху — свое воздаяние, всякому грешнику — свое пекло, наособицу! Да после такой насмешки сковорода каленая раем покажется, о котле со смолой будешь молить чертей, как о манне небесной…

Все.

Воздалось.

(…трудно.

Идет толчками, будто кровь из раны. Мешается воедино: грешное с праведным, трефное с кошерным. Теперь я знаю, как это бывает.

Когда на костылях.

Когда с поводырем. Когда?..)

— Рав Элиша, вы хотели… — ну ясное дело, сволочной Юдка и здесь первым выперся.

Поглядел на него старец.

— Я? хотел? Ну и чего я, по-твоему, хотел, позор матери с отцом? «Правильно, — отметил про себя Логин пархатый. — Бей своих, чтоб чужие боялись! Молодцом, дедуган!»

— Про одержимых! про одержимых! — разом загалдели всем кагалом: и Яринка пищит, и Мыкола басом, и ведьма дискантом, и Хведир навроде дьячка пьяненького с клироса подтягивает. Боже мой милостивый! — и сам пан сотник мимо воли голосит:

— Про одержимых хотели, рав Элиша! про бесами обуянных! Тут за спиной дедугана человек объявился. Какой там, к арапам, человек — чорт! давний знакомец! Подмигнул Логину глазом желтым: дескать, как оно в гостях? — и давай меламеда по веранде катать.

Вроде как думать помогает.

— Глупый ты, глупый каф-Малах, — плямкает хрыч старый, и сердце пану сотнику вещует: к нему, к Логину Загаржецкому клятый дед обращается. Хоть и зовет по-своему, по-собачьи, а к нему. Да и остальные примолкли, ждут. — Неужто не слышал от учителей Торы, от опор синагоги: как обуял бес бен-Тамлион дочь римского императора, как рабби Шимон бар-Йохай изгнал того беса именем Святого, благословен Он? Мало тебе сих рассказов?!

Задумался сотник Логин. В затылке почесал. Нет, не слышал. И в синагоге отродясь не бывал. Вот дьяк Фома Григорьевич, нюхнувши доброго табачку, — тот и впрямь любил в сотый раз излагать, как Христос-Спаситель гнал бесей из одержимого, гнал, да в свиней, в свиней!..