Анна Оуэн - Стальное зеркало

— Досадно, — слегка вздыхает Корво. — Мне придется сообщить об этом госпоже герцогине…

— Могу вас утешить, раздосадованы были не только вы. Вчера ночью Хейлз ждал на улице вас.

Молодой человек встряхивает головой, улыбается — той своей улыбкой, где кажется, что из тихого омута сиганул легион чертей сразу. Смотрит в бокал, слегка встряхивает его, заставляя вино подниматься по стенкам.

— Да, весь его вид прямо-таки взывал ко мне…

— Появись вы там несколько раньше, взывал бы не только вид. Я знал, что он в городе. Мои люди упустили его вчера на заставе. Потом еще раз — уже за рекой. Приглашая вас вчера к себе, я, по существу, позвал вас в засаду.

— Это была на удивление приятная засада, господин герцог, — кажется, Корво сейчас рассмеется. — А могла бы быть еще приятнее, не задержись я в ней…

— Мне следовало сообщить вам, как только я узнал. Речь, в конце концов, шла именно о вашей жизни. Но я полагал, что справлюсь с делом сам. — Тут не нужно переводить. Полагал — и ошибся. Полагал — и не справился. Поставил цену жизни Корво ниже цены скандала.

Герцог Беневентский на мгновение опускает голову — не набок, привычным жестом, а прямо. Потом поднимает ее, держа подбородок чуть выше, чем обычно. Бокал по-прежнему висит в воздухе на уровне груди, легкая стеклянная вещь, но сейчас кажется оружием…

…я, кажется, плохо думал о кузене Людовике. Совершенно незаслуженно. Он… необыкновенно смелый человек. Он стоял напротив этого и громко выражал свой гнев. И не боялся. А бояться есть чего. Почти ничего не изменилось — но, кажется, сейчас по мне ударит молния как в Марселе. Поверил, наконец. Или только что понял.

— Какого черта? — Сухой, шершавый, словно необработанный мрамор, голос. Чужой, и слова совершенно чужие.

Это он пытается выразить негодование. Видимо, нет привычки. Что ж, оно и понятно, вряд ли его раньше использовали вместо мелкой разменной монеты. Друзья.

— Я думал, что смогу захватить его живым, не повредив вам.

Гроза подходит еще ближе. Корво, кажется, держится за свой бокал, чтобы не схватиться за кинжал на поясе. Посветлевшие, почти золотые глаза — красиво. Хорошо, когда смерть красива и заслуженна. Отказаться от вызова я могу, но не буду, а результат предрешен. Но этим он очень повредит всем. И в первую очередь — себе. И это я называл Хейлза недальновидным дураком. Вот бы он посмеялся.

— Господин герцог, — четко выговаривают почти белые губы. Очень тихо. — Напомните мне, когда я дал вам право заботиться о моей жизни подобным образом?

Удержаться опять невозможно. Смех… не самый лучший способ ответить на такую фразу, но какого действительно черта.

— Скажите, вы уверены, что вы с моим кузеном не близнецы, которых нянька разлучила при рождении?.. Но и я хорош. Я думал, что вас заботят какие-то мало-мальски серьезные вещи, а вы… ну право же, близнецы. Вы бы видели, какую сцену закатил мне этим утром взрослый человек, господин адмирал Хейлз, когда понял, что я попросту не дам ему свернуть шею при первом же случае и бросить все то, что на нем висит… вы бы решили, что смотритесь в зеркало.

Бокал все-таки падает из пальцев, а рука — вниз, к бедру… почему сейчас? Почему не раньше?

— Мой герцог, — слышится от двери, и Корво, уже успевший едва уловимо податься вперед, останавливается, оборачивается через плечо. — Простите, что прерываю вашу беседу, но вы просили сообщать о письмах из Ромы немедленно.

Однако. Капитан де Корелла, оказывается, не только телохранитель.

Герцог Ангулемский тоже поворачивает голову к толедцу и обнаруживает, что капитан смотрит не на своего герцога, а на него. Выразительный такой взгляд, тяжелый. В руке де Корелла действительно держит несколько писем в пестрых футлярах. Печати… сломаны, замечает маршал. Впрочем, это уже неважно, несущественно… все изменилось. Руки молодой человек скрестил на груди.

— Почта подождет, Мигель, — говорит Корво. Капитан, впрочем, не уходит, наоборот, оказывается ближе. — Господин герцог, прошу меня простить, я погорячился, но подобное сравнение может остаться безнаказанным только один раз. Я был бы вам крайне признателен, если бы этот случай стал последним.

Судя по выражению лица толедского капитана, пренебрегать советом не стоит.

Интересно, что я подумал, когда впервые узнал, что меня за спиной сравнивают с дядей… не помню. Обрадовался, наверное. Это было полезно и кстати. В лицо этого не делал никто — при жизни дяди боялись его, после его смерти — меня.

Что ж, если герцогу Беневентскому не нравится слышать, на кого он похож — в одной, достаточно ограниченной области, к счастью — так тому и быть.

— Я, кажется, должен многое объяснить, — в голосе отчетливая усталость. — Мне весьма несимпатичен мой новообретенный кузен, но я никогда не подниму оружие на родственника. Первым, — уточняет Корво. — Когда господин Хейлз заключал свой договор, мы еще не состояли в родстве, так что я считаю все, сделанное им, совершенно верным и разумным. Хотя с моими планами его планы и расходятся, никаких претензий к нему я не имею. До тех пор, пока он соблюдает перемирие, его буду соблюдать и я. В вашей же заботе о моем благополучии, господин герцог, есть нечто оскорбительное. Не стоит так явно напоминать мне о том, что я — ваш младший родич. Хотя это несомненная правда, а вы в своем праве и надлежащим образом поддерживаете мир в семье.

Они там с ума сошли в своей Роме, чего ни коснись. Надлежащим образом… надо же. Если то, что я сделал, называется так, мир — плоский и только что перевернулся вверх тормашками и над головой у нас — черепаха.

Но — если смотреть на вещи, как удобно хозяину, то возникает вопрос — а что, собственно, мои… младшие родственники, черт их обоих побери, не поделили? Когда? Точнее, так: с какой стати мой ромский младший родственник взъелся на моего каледонского младшего родственника? Ведь не сейчас и не за историю с несостоявшимся покушением — это Корво едва ли не восхитило. Так он просто спас нелюбимого дальнего родича, ничего особенного, долг и честь требуют — а тут своего убийцу…

Это даже не ссора с королем из-за невесты легкого поведения и ее участи, это фокус еще почище того. Я ему неприлично польстил, сравнивая его с Хейлзом. Тот хоть старается ради пользы дела, как ее видит. А господин Корво, похоже, из любви к высокому искусству красивой позы. И что мне, как главе семьи, черт побери за компанию и меня, с этим делать?..

— Считайте, — дергает ртом герцог Ангулемский, — что я заботился о кампании.

— Я не думаю, что наша встреча с господином Хейлзом погубила бы кампанию… или кого-то из нас, — улыбается герцог Беневентский. Кажется, всерьез уверен, что победил бы и этак красиво противника пощадил. Гордыня, достойная лучшего применения. — Кстати… вы, как я понимаю, знаете, с кем я встретился в «Соколенке». Вы обещали рассказать.