Карина Демина - Хозяйка большого дома

— И как?

— Прямо. Словами.

Нат покосился, но убедившись, что собеседник и не думал издеваться, кивнул: оно понятно, что не жестами. Но где подобрать правильные слова?

— Не бойся ее обидеть. Поймет. Или не поймет. Но тогда уж пусть лучше не понимает сразу, пока вам нечего особо делить. Но я думаю, что она — девочка сообразительная… хотя нет, скорее мудрая… уж не знаю, откуда что берется, но женщины или равнодушные, или мудрые, или дуры… будем надеяться, что тебе повезло. Еще пирожка хочешь?

Нат кивнул.

Если уж слушать, то лучше на полный желудок.

— А когда ты…

— Не спеши. Сначала пусть устроятся… выпьют… не морщись, в этом деле без выпивки никак… девочки подсобят. Девочки тут хорошие…

Вновь не поморщиться у Ната не вышло.

— Экий ты… но ничего, так даже лучше…

Для кого лучше, Нат уточнять не стал. Поднял воротник куртки и головой тряхнул: погода к вечеру окончательно испортилась. И начавшийся дождь грозил затянуться, а значит он, Нат, вымокнет.

Странное дело, прежде-то он спокойно воспринимал и дождь, и снег, и прочие неудобства. А тут вдруг неимоверно захотелось домой.

И чтобы камин.

Нира с книгой. Или без книги, но главное, чтобы улыбалась… и простила его за грубость. А Нат найдет слова, объяснит как-нибудь, что не собирался ее обижать, но напротив, защитить пытался.

Правда, попытка эта какой-то кривой вышла.

Ничего, Нат вернется и попробует снова. И будет пробовать раз за разом, пока что-нибудь да не получится. Райдо не зря говорил, что Нат упертый.

А Нира — мудрая…

— Ох, ты глянь… хорошо идут, — сказал Гарм, приподнимаясь на стременах. — С факелами… вот скажи, дорогой мой мальчик…

— Я не дорогой.

В лиловых сумерках город гляделся далеким, а огни факелов и вовсе были с трудом различимы.

— …они нас совсем за дураков держат? — Гарм спешился и повод кинул на ветку.

Куртку повесил на другую. Сняв рубашку, аккуратно сложил ее в седельную сумку.

— Облава… вот кого можно в лесу ночью искать, а? Разве что собственную задницу… разбойники… дураки-разбойники…

Он разулся и носки стянул, скатал в аккуратные комки, которые спрятал в ботинки. Пошевелил босыми ступнями.

— И мы не умнее, если в это дерьмо ввязались…

Огней становилось больше.

Рыжие муравьи, вот на что это похоже… суетятся, сталкиваются друг с другом, подпитывая силой… множатся, множатся, того и гляди, станет их столько, что и не управится.

— Ты знаешь, что делать, — Гарм больше не ворчал и выглядел немного иначе, чем обычно.

Более серьезный?

Сосредоточенный.

— Только на рожон не лезь, ладно?

— Не буду, — пообещал Нат, чувствуя неприятный холодок.

— И себя побереги… шкуру… шкура-то…

Гарм не договорил. Он менял облик медленно, кажется, с трудом. И зверь, вставший на опушке леса, долго пытался отдышаться, он кашлял, а из раззявленной пасти текла слюна.

Огромный.

Черный.

Жуткий, наверное… будь Нат человеком, испугался бы. Правда, он человеком не был, и, спешившись, стянул рубашку. Подумалось, что запасную он как раз-то не взял, и теперь придется так возвращаться, но с другой стороны, можно и не возвращаться.

Следом пойти.

Нат темной масти, незаметной…

Гарм оскалился. Нет, мыслей читать он не умел, но успел неплохо Ната изучить.

— Да я просто…

Зверь коротко рявкнул.

— Ладно, ладно… вернусь и буду сидеть тихо. В подвале запрусь, если хочешь.

В этаких жертвах зверь не нуждался вовсе. Он потянул носом — огоньки приближались, а ветер донес острый будоражащий запах людей…

— Понял я, понял… можно, я твою куртку возьму? А то ведь околею, простыну, Райдо ругаться будет…

И Нира огорчится.

Хотя… если огорчится, то простыть стоит? И глядишь, огорчившись, простит? Мама, когда Нат заболевал, ему все-все прощала и еще варила куриный бульон с луком и морковкой.

Бульон был вкусным.

Нат бросил рубашку. Клацнули челюсти, и на землю полетел ком.

— Погоди, — Нат спешился. — Кровь же…

Флягу со свиной кровью Гарм держал при седле. Запахло резко, сладко, и запах этот породил судорогу, живое железо рвануло.

Лес.

Дым.

Кровь.

Охота, которая совсем рядом. И Нат достаточно здоров, чтобы пройти по следу, тем паче, что след этот будет широк.

Он сглотнул слюну и отвернулся.

Люди идут к дому.

Люди собираются убить Райдо. И самого Ната. И разве не справедливо, если Нат тоже убьет? Смерть за смерть.

Кровь за кровь.

Он заставил себя дышать, и руку сунул в рот, прокусил. Стало легче.

Не безумие, но просто Нат давно не выходил на охоту. А это тоже неправильно. Ничего. Когда все это закончится… а ведь закончится когда-нибудь, верно? Пока же стоит думать о чем-нибудь хорошем.

Доме.

Нире.

…мудрой Нира себя не ощущала. Вот ни на мгновенье.

Скорее дурочкой.

Истеричной слезливой дурочкой, которая, вместо того, чтобы выслушать, наорала… а теперь Нат уехал, и когда вернется, не сказал. И вернется ли вовсе.

Наверное, уже жалеет, что с нею связался…

…и про рубашки эти…

…ерунда какая… ей не тяжело зашивать, хотя там шить уже нечего, латка на латке стоит, и кажется, что эти рубашки сами состоят из лоскутов.

Новые надо бы.

Но не рубашек жаль, а Ната, которому приходится нелегко…

Нира всхлипнула и решительно вытерла слезы: они никогда и никому еще не помогали.

Что делать?

Мириться.

И выяснить, наконец, что происходит. Нет, Нира крепко подозревала, что желания эти ее взаимоисключающи, но хотелось всего и сразу.

Еще плакать.

Но Нира с собой справилась. Умылась. Поглядела в зеркало и поспешно отвернулась, до того она была нелепа, некрасива даже, с бледной кожей, с носом покрасневшим и глазами заплаканными. И как это у Мирры получается оставаться красавицей даже в слезах?

Вспомнив о сестре, Нира тряхнула головой.

В ней дело.

И в матушке с ее стремлениями заполучить усадьбу… и в отце, который слишком слаб, чтобы ей помешать… и еще в том, чего Нира не знает. А она, как выяснилось, не знает слишком многого.

Это Нат сказал.

И от слов этих стало обидно-обидно, получилось, что будто бы Нира в своей семье и вправду чужая, лишняя, вот и не доверяют… а она… она не лишняя.

Она сумеет все выяснить.

Сама.

Решение было спонтанным и, как многие иные спонтанные решения, не слишком умным. И Нира в глубине души подозревала, что Нат этакому ее поступку вовсе не обрадуется. Но обида переросла в злость, а злость требовала выхода, причем немедленно, пока Ниру от этой злости вовсе не разорвало.