Татьяна Апраксина - Дом Для Демиурга. Том первый

Десерта она не дождалась. Король встал, подошел к герцогине Алларэ и предложил ей руку. Мио покорно поднялась и отправилась вместе с ним, оставив вино и десерт Анне и толстушке с жердью. Миндальных пирожных было отчаянно жаль, но фаворитка короля так и не придумала, как отделаться от опротивевших ей милостей. Капкан оказался удивительно крепким, а каждый королевский подарок — четверка лошадей и новый экипаж, ожерелье с изумрудами, диадема — только глубже затягивали герцогиню в водоворот мучительной и неприятной ей связи.

Мио поклялась себе, что нынешнее свидание — последнее. Завтра же она попросит Реми отправить ее в Алларэ по какому-нибудь чрезвычайно серьезному поводу. Потом изыщет еще один повод задержаться в родном замке. А там уж как в притче — либо коза заговорит, либо Противостоящий покается…

За траурный наряд любовнице короля пришлось расплатиться новыми синяками на руках и отметинами на шее. Вздумай другой любовник… да хотя бы Фиор Ларэ, стиснуть ее руки с подобной силой, Мио понравилось бы. Она ценила в мужчинах силу и ту уверенную повадку, что в избытке было в ее брате, Руи и других, кого она выбирала себе в спутники. Здесь же она не ощущала ничего, кроме тупой нечуткой жестокости.

"Последний раз, — поклялась себе герцогиня. — Завтра же…".

Из чайной комнаты доносились голоса. Громкие, заполошные, перепуганные. Мио убрала руку с предплечья короля и ускорила шаг. В комнату она практически вбежала. Жердь и толстушка с тупым изумлением на лице хлопотали вокруг смертельно бледной Анны, полулежавшей в кресле. Глаза девушки были закрыты, бесцветные с синевой губы приоткрыты. Она была без сознания.

— Что случилось? — спросила Мио.

— Ей стало дурно, — сбивчиво принялась рассказывать керторская орясина. — Она пожаловалась на духоту, сказала, что хочет спать, потом — что ее тошнит… потом сомлела… с полчаса назад…

— Что она пила или ела? Чего не ели вы? Чего не пили? — вцепилась в руку толстушки герцогиня. — Отвечай быстро!

— Вино, — выпалила та. — Мы пили чай с пирожными, а она — вино…

— Сколько?

— Бутылку…

— Зовите лекаря немедленно! — приказала Мио. — Бегом, дуры!

— Постойте! — резким жестом остановил толстушку подошедший король. — Какое вино пила девица Агайрон?

— То, что прислал герцог Алларэ к ужину… — фрейлина присела в реверансе и показала на опрокинутый бокал.

Вино расплескалось по скатерти. Темные, почти черные пятна. Мио сделала пару шагов к столу, обмакнула палец в капли, оставшиеся в хрустальном бокале. Поднесла к носу. Этот запах она помнила с детства.

И помнила нечто, куда более важное. Реми терпеть не мог этот сорт вина. Его и в доме-то никогда не было, пусть оно считалось едва ли не драгоценным и стоило неприлично дорого. Герцог Алларэ не разделял вкусов соотечественников и отзывался о самом дорогом алларском вине с глубоким презрением, сравнивая его с вишневым вареньем, наполовину разведенным виноградным соком.

— Это вино из Изале! — громко, перебивая короля и переполошенных кумушек, сказала Мио. — Мой брат не присылал его во дво…

Ее оборвали пощечиной.

Король! Его величество осмелился поднять руку на герцогиню Алларэ… с какой стати? Решил, что у герцогини истерика? Потрясающая слепота…

Рука оказалась весьма тяжелой, но не это, а явная клевета волновала Мио. Клевета — и состояние Анны, которая, кажется, едва дышала. Герцогиня только фыркнула на короля и подбежала к креслу, в котором лежала подруга.

Анна не шевелилась, и дышала едва-едва. Бледное, как снятое молоко, лицо — с нехорошей просинью. Пересохшие блеклые губы. Ниточка слюны, протянувшаяся из уголка рта. Руки скрещены на груди — то ли в ознобе, то ли от боли в желудке.

— Лекаря, зовите лекаря! — тряханула она за плечо жердь.

— Отойдите от нее! — приказал король, и громко позвал: — Стража!!!

Трое гвардейцев вбежали почти сразу. Лучше бы заинтересовались шумом и вошли раньше, может быть, среди них нашелся бы хоть один толковый и позвал бы медика. Клуши протянули более получаса, пытаясь помочь Анне своими силами. Ей необходимо было дать рвотное, как можно скорее. Явное, очевидное отравление. Какая тварь посмела подослать отраву, прикрывшись именем герцога Алларэ?!

— Арестуйте эту женщину, — приказал король. — Поместите ее в Шеннору. Она отравительница, злоумышлявшая против нашей гостьи!

Герцогиня Алларэ с бессильным изумлением поняла, что король говорит о ней.

Придворный предсказатель нужен был баронессе Брулен, как козлу штурвал.

Однако ж, из необыкновенно вежливого для столичного бездельника письма Марта уяснила две вещи: во-первых, это девица, во-вторых — одна из опального рода Къела. Предсказательница ей не нужна была тоже, баронесса не увлекалась ни гаданиями, ни толкованиями снов, ей всегда хватало молитвы и моряцких примет, но особого вреда от девчонки не будет, а, может быть, из нее выйдет неплохая компаньонка. Элибо скоро потребует всех прав и начнет управлять уже без матушкиной помощи, так хоть будет с кем болтать и проводить свободное время.

К тому же северянку было попросту жалко. Королевские затеи баронесса не одобряла и не слишком стеснялась в выражениях своего неодобрения. Язык она держала за зубами ровно настолько, чтобы ни одно ее высказывание нельзя было обратить в донос. Кривую рожу и сердитое хмыканье к письму не прикрепишь, в столицу не отправишь.

Король решил извести Старший Род на корню? А мы вот возьмем девчонку, да и будем обращаться, как подобает. Надзор, говорите? Будет вам надзор. На предмет того, чтобы вы, господа столичные, не вытворили над последней из рода чего-нибудь неподобающего.

Написавший баронессе столичный бездельник, он же — великий и могучий советник короля (в Брулене бы за такие советы голову веслом проломили), ухитрился, впрочем, сделать что-то хорошее. Спас двух мальчишек и девицу. Доброе дело, разумеется, было выполнено ровно в той манере, которую только и можно ожидать от герцога Гоэллона, который по матери — Алларэ: сначала всех казнили, а потом его высочество первый советник короля милостиво соизволил найти и вывезти в столицу троих уцелевших. Разумный человек повлиял бы на королевское решение, да хотя бы попытался помешать казни малолетних детей, — но откуда там разум, в самом деле! И на том, как говорится, спасибо — побить побили, да насмерть не убили, век твою доброту помнить буду, любезный разбойничек…

Прибывшая девица произвела на Марту весьма двойственное впечатление. Для начала баронесса глазам своим не поверила и на всякий случай их протерла, сперва пальцами, а потом и подсунутым Хенриком платком. Ей говорили о девушке, которой в первую летнюю седмицу исполнится шестнадцать. Из кареты же вышла вполне солидная молодая дама, которой Марта отродясь меньше двадцати не дала бы. Если не больше. Пятнадцатилетних соплюх она в своей жизни навидалась. Эта точно была другой породы, если Гоэллон не подшутил.