Татьяна Мудрая - Доброй смерти всем вам…

9. Трюггви

— Вот теперь пошли, — сказал мне Хьяр. — Не думаю, чтобы кто-то из двух обернулся, а если поймут, что мы за ними следим, — что же. Легче сложится разговор.

Однако нам даже не пришло в умные головы, чем конкретно нас встретят. Дверь особнячка была закрыта изнутри на засов, инвалидную коляску факт успели затащить внутрь. Однако едва я дотронулся до дверной ручки, как она повернулась и вдавилась в центр моей диафрагмы.

На пороге стояла Мириэль.

— Входите скорей, — проговорила она как ни в чём не бывало. — Матушке плохо. Если бы мне знать…

— А тебе вовсе того и не надо, — глухо донеслось из спальни. — Проводи джентльменов ко мне.

Надо сказать, что обе женщины говорили с нами по-английски, причём дочь едва ли не безупречней матери.

Коляска была придвинута к одной из постелей, но Этель так и не вышла оттуда.

— Сильный приступ, — объяснила Мириэль. — Может быть, разрыв сердца. Никак нельзя трогать. Едва успела лечь на моё место.

Зачем было заставлять пожилую даму таскать тяжести, промелькнуло у меня в голове. Я глянул на Хьяра — он слегка покачал головой из стороны в сторону, будто отвечая на мои мысли.

— Сэр Хьярвард, только ни в коем случае ничего со мной не предпринимайте, — сказала Этель. — Для умирающей я вполне прилично себя чувствую. Вы один обо всём догадывались или ваш молодой человек тоже?

— Один, — проговорил Хьяр. — Я так полагаю.

— Говорите.

— Девушка практически не ест и не выделяет. Летящая, буквально крылатая походка. Весит так мало, что никому нельзя касаться, кроме посвящённых в секрет. Не по-человечески сильна. Узы на руках, ногах, губах и языке, наложенные специально, дабы дитя не выдало себя раньше срока. Хотел бы знать, кто именно это сделал и по какую сторону пролива.

— По эту и с её полного согласия. И не мной. До того удавалось уговорить лежать тихо и косить глазами вовнутрь, — усмехнулась Этель.

— Совершеннолетие наступает в двадцать один год, в точности по европейскому законодательству. Но нетипичное — ибо отчего-то физическое развитие замедлено так, как не бывает ни у обыкновенных детей, ни у тех, кто признан ограниченно способным.

Клянусь, папаша употребил именно этот термин, который вошел в обычай лет этак через сто!

— Я так думаю, с Мирой всё ясно. Но вот с её матерью…

— Мать тоже логр, — Этель снова изобразила подобие улыбки. — Мы далеко не всегда понимаем в полной мере, кто мы есть. Мы едим и пьём — причём вовсе не насыщенное кровью дыхание. У нас могут быть нормальные дети от обычных людей. Мы так же, как они, страдаем от регул, поллюций, родовых болей и неудовлетворённой страсти. В отличие от наследников Чаши, мы даже болезням подвержены. Не говоря о смерти. И вынашиваем детей внутри, а не снаружи.

— Мы и южане — наследники Чаши, вы — Клинка, — проговорил отец. — Сообщества диргов отличаются друг от друга лишь степенью анархии.

— Но они с лограми — один биологический вид, разделённый на подвиды, — вмешалась Мириэль, видя, что мать начинает слегка задыхаться. — Ведь и ваше самоназвание напоминает если не о мече Экскалибур, то уж точно о длинном горском кинжале.

— Я почти ничего не знала о других Древних Людях, кроме того, что они есть и могут помочь, — Этель отстранила дочку тихим движением руки. — Можете представить мой ужас, когда я увидела клычки под нёбом. Нет, еще раньше — когда зачала не ребенка, а наружную опухоль!

— Дирга, — поправил мой отец. — Возможно, ваш покойный муж обладал скрытой наследственностью логра, и это подтолкнуло.

— Не «возможно», — ответила вдова. — Оттого и понадобилось убивать его дважды. Хотя… я не подозревала, а он от меня скрыл. Не догадываясь ни о дочери, ни — тем более — о том, какой она будет.

— Нас куда меньше, чем южан, — пояснила Мириэль. — Мы не держимся кучно и не стараемся непременно заключать браки среди своих.

— Мы живём, сочетаемся и умираем по одной любви, — заключила её мать. — Всю свою долгую-предолгую жизнь.

…Они уверены, что инициировать молодого логра может лишь кровь его блюжайшего родича. Немного — примерно столько, сколько выделяет из себя зрелая женщина. Возможно, такая жидкость и в самом деле творит чудеса. По крайней мере, там, в роще менгиров, она в единый миг развязала все узы, которые ещё оставались нераспущенными.

Кончина пожилой дамы была мирной и безболезненной — нам даже не пришлось ей ничем помогать. Потом пришли скорбные, прифранченные мужчины в чёрных широкополых шляпах с лентами и серебряной пряжкой и чёрных траурных жилетах. Через день к ним присоединились и женщины. На похоронах Мириэль рыдала взахлёб, что, по-видимому, было хорошим признаком, и даже кое-как разговаривала. Отсюда я заключил, что мы, в общем, находились среди своих.

Когда всё завершилось, Хьярвард сказал Мире:

— Видел я здешних рыцарей Клинка и говорил с ними. Горделивые простолюдины. Они, разумеется, готовы тебя принять в своё условное сообщество, но, уж прости, будешь им лишней обузой. Дом они для тебя сохранят. Возможно, со временем пустят туда паломников или туристов, но не жильцов.

— Зачем вы мне об этом говорите? — спросила она.

— Дирга может воспитать и обучить только дирг, — ответил Хьяр. — Не логр и не человек. И вот что: тебе уже исполнилось больше двадцати. Самое время пройти через наш обряд и принять истинное имя. А магические камни отыщутся и у нас в Пристеколье.

В общем, если кто поинтересуется, отчего Рунфрид так мощно заточена под генетику, — вот вам всем исчерпывающий ответ. Правда, только правда и ничего кроме правды, как говаривают наши друзья-штатники.

10. Синдри

Ойй. Ну и подарочек к совершеннолетию получился, анон. Нет, это я не о папочке Золотой Шафран, который был контрольной работой. Когда меня громогласно объявили перед собранием и выдали виртуальный диплом, сестра-мамочка Руна до кучи разложила перед моими глазами редкий анатомический атлас года этак девятисотого и древнеарабской работы. А может быть, люксембургский тысяча девятисотого. Тяжёлая мелованная бумага под слоновую кость, высокая печать, натиск иллюстраций в три краски. Типография неизвестна, напечатано за счёт автора. Картинки роскошные, со всеми аппетитными подробностями.

Так вот, там был разрез репродуктивной системы андрогина. Все как мне говорили, но рядом была матка. В зачаточном состоянии, величиной с инжирину. Упороться! Это и была та загадочная вторая часть инструмента, на которую намекали. Не сросшиеся яйцеклады. Не внутренняя мошонка.

Нет, ты не въезжаешь. Что мне говорили неправду, не всю правду и много чего, кроме правды, — даже не обсуждается. Ничего не докажешь. Вскрытие человека в те времена было очень сомнительным хобби. А уж не-смертного нечеловека, который умеет самовозгораться…