Дмитрий Вернидуб - Морская пена

— Но ведь я и здесь нужен! — попытался возразить капитан «Чертополоха».

Но дельф успокоил: «Это только видимость. Источник опасности для всех нас в другом месте — там, где тебе суждено оказаться».

«Источник опасности, источник опасности… — бормотал Репейник, стоя на мостике флагмана. — Прихлопнуть надо этого колдуна-долгожителя, да и дело с концом. Не будет его — все проблемы кончатся».

Волны летели навстречу, выгоняя бесконечные стада пенистых барашков из-за горизонта. Над парусами, в необъятной голубизне небесного пастбища, толпились взбитые ветром облака, с удивлением взирая на бестолковую суету своих маленьких морских собратьев. «Ну что за жизнь у этих крошек, — думали неповоротливые воздушные скитальцы, — прошелестел бездумно вспорхнув над пучиной, и, через мгновение, пропал, поглощенный породившим тебя морем. То ли дело мы — властители высших сфер: можем громыхнуть как следует и пролиться дождем, а захотим, так и само солнце закроем. Если бы не этот бузотер-ветер, нам не было бы равных!»

Вскоре чайки, сопровождавшие корабли, поотстали. Эскадра миновала острова-Близнецы, и те растаяли в дымке, как мираж.

Пина восседала под зонтиком в обществе двух попугаев. Апельсинка и Пугай время от времени комментировали действия команды, а маленькую чародейку это забавляло. Вскоре на уровне палубы показалась флибустьерская шляпа с пером, а затем на ют поднялся и сам Пит. Вид у адмирала был немного озабоченный. Пина знала: такое обычно бывает перед тем, когда Репейник выдает долго вынашиваемую идею или план.

— Ну, — подчеркнуто холодно произнесла она, — что на этот раз?

Ей вдруг захотелось побыть вальяжной дамой.

Пит важно надул щеки, подбоченился, но внезапно важничать раздумал и присел рядышком, положив руки на колени и уставившись прямо перед собой.

— Скоро подойдем к материку, — вздохнул он. — Но с чего начать, я до сих пор не знаю.

— Вижу, что придумал уже, — Пина наигранно зевнула.

— Вообще-то да. Кое-что есть, — Репейник повернул голову и прищурился. — Но это так, только наметки.

Пина вопросительно подняла брови.

— Я думаю, — продолжал Пит, — нам нужно идти туда, где все начиналось — к Безымянному острову. И возвращаться той же дорогой, через Долину ветров.

— Зачем это? — удивилась Пина.

Ей совсем не хотелось лазить по горам и мерзнуть на перевалах.

— Чтобы выйти в Черед-Бегас через какое-нибудь ущелье. В горах проще быть незаметными.

Маленькая фея задумалась.

— А что если крепость окружена морками или… — она долго не решалась произнести, — …или разрушена?

— У нас есть разведчики, — Репейник кивнул на попугаев. — А Флог говорил про речных выдр. Попробуем с ними связаться, когда подойдем к берегу.

Неожиданно Пугай, перебиравший перышки на хохолке у Апельсинки, брякнул:

— Позор-р! Выдр надо выдр-рать! Нет довер-рия!

Апельсинка поддержала:

— Опр-ределенно! Они птицееды!

— А вы почем знаете? — грозно спросил Пит. — Вы же их в глаза не видели.

Попугаи моментально отодвинулись в сторону, от греха подальше, а Апельсинка пискнула:

— Пр-рирожденная эр-рудиция!

— Ну вот, Питти, — хохотнула Пина, — твой план пернатые не утвердили.

Репейник засопел, изображая приступ ярости:

— Ощиплю!

Попугаев как ветром сдуло.

Вдруг по палубе пробежала тень. Над мачтами, раскинув крылья, кружил альбатрос. Репейник, запрокинув голову, проводил его взглядом.

— Так-так… А шпионы Горха не дремлют. Надо птичку-то поджарить, жаль только, что она невкусная.

— Погоди-ка жарить, — попросила Пина. — У меня тут заклинаньице припасено, как раз для таких случаев. Я давно думала о том, как остановить птицу в полете.

Она что-то произнесла и махнула рукой. Вокруг парящего альбатроса образовалась сиреневая дымка. Когда дымка пропала, то пропала вместе с перьями. Ощипанная птица, нелепо задрыгав конечностями, шлепнулась в воду. Но утонуть так и не успела, потому что была проглочена акулой. Та давно крутилась возле кораблей, мечтая набить ненасытное брюхо.

— Так тебе и надо, индюк обритый! — позлорадствовал Пит и с уважением посмотрел на спутницу. — Научишь?

Все-таки магическая наука давалась Репейнику с трудом. Он и заклинания частенько путал, и усмариловые составы, и копаться в книгах не любил. Поэтому Пина, постоянно объясняющая и подсказывающая, была для него кем-то вроде наставника. Пит решил, что в «лысом» заклинании есть большой прок. «Так можно охотиться, например, на уток или куропаток, — решил невысоклик, недавно ставший поборником натурального питания. — И тушка не портится».

То, что они с Пиной, наконец, покинули Эль-Бурегас, несмотря на тревожную неопределенность ближайшего будущего, вызывало у Пита чувство облегчения. Груз адмиральских обязанностей, государственные заботы, регулярное и не самое приятное общение с островными представителями в парламенте — все это угнетало независимую душу юноши. Лучше соленого ветра в парусах, для Репейника теперь не было ничего. Он заболел свободой и морем. И не хотел лечиться.

Другое дело Пина. Стремиться под парусами за горизонт ей было откровенно скучно. Время от времени она вспоминала о своем отце и сестре, и чтобы не грустить, устраивала представления для команды флагмана.

В запасе у юной феи было множество разных забавных заклинаний, не имевших строгого практического применения, но зато весьма эффектных. Пока клипер летел на север, Пина замораживала акул, раскрашивала облака, устраивала дожди из крекеров и так далее. Один раз она даже сделала прозрачным дно «Чертополоха», чтобы свободные от вахты «морские псы» наблюдали за жизнью морских обитателей. Правда, на этот раз, Пит быстро прекратил «балаган», сказав, что у них не прогулочный шлюп.

Альбатросы еще несколько раз появлялись в небе над эскадрой, но всех ожидала одинаковая судьба. Кроме этого, да еще кроме несильного шторма, немного потрепавшего оснастку, корабли на всем пути не встретили никаких помех.

И вот однажды, в плотной шапке серых облаков, на горизонте показалась земля. Хойбы, никогда не видевшие другой суши, кроме своего архипелага, и до последнего момента не представлявшие, что земная твердь может быть крупнее их главного острова — Бурегаса, высыпали на палубу. Сказать, что они были поражены — не сказать ничего. Немое созерцание уходящей в бесконечность береговой линии с грозными высоченными горами, прячущими свои снежные головы среди туч, вызывало благаговение. Материк, некогда бывший домом и их народа, встречал блудных, привыкших к теплому солнцу детей, суровыми очертаниями и пронизывающим ветром.