Елена Федина - Наследник

— Да, это правда.

Я понял, что держу в руках нить. И я за нее потянул.

— Как это происходит?

Альфину очень не хотелось после своих звезд и книг говорить о смерти, но теперь уже я влиял на него, а не наоборот.

— Сразу, — сказал он хмуро, — человек умирает за одну ночь безо всяких причин, и всё.

— Красивая женщина?

— Не только. Любой человек. Например, вы.

Он знал еще много, но вытягивать из него приходилось клещами.

— Я умру?

— Да, — сказал он после недолгой паузы, — теперь уж обязательно.

— Почему теперь?

— После того, что вы сказали.

— А что я сказал?

— Что ненавидите смерть.

— Господи, кто ж ее любит! — рассмеялся я невеселым смехом, мне вспомнились жуткие глаза смерти, глядящие на меня в склепе, и на моей спине выступил ледяной пот.

Пока я пытался что-то осознать, в комнату с подносом вошла огромная седая женщина. Тяжело переступая тумбами ног, она дошла до стола и величественно водрузила могучими руками поднос перед Альфином.

— Заболтался ты что-то, — сказала она с укоризной мелодичным басом, — и наследника заболтал, съешьте хоть по булочке…

Альфин несказанно обрадовался ее появлению, а точнее тому, что она прервала наш мрачный разговор, встрепенулся как птичка на заре и расцвел в улыбке.

— Ах, ты моя дорогая! Как же я тебя люблю!.. Это моя нянюшка, ваше высочество, она всегда всё знает лучше меня. Иди, Охтания, я скоро буду обедать.

— А ты, оказывается, совсем детеныш, — сказал я, глядя вслед уходящей богатырке, — у всех слуги, а у тебя нянюшка!

— Она стоит всех слуг вместе взятых, — гордо заявил он.

И тогда я вспомнил ее имя. И понял, кто она такая. И мне стало нехорошо.

Прекрасный юноша сидел передо мной в вольной позе и жевал напудренный крендель. Я слушал его так же внимательно, как вчера Эджелию, ни о чем не подозревая. Его служанка предсказывала, кто и когда умрет. Она не могла знать больше своего господина. А откуда знал он? Уж не оттуда ли, что сам выбирал эти жертвы?

Мой приговор он мне уже сказал. Только что. За то, что я ненавижу смерть. Но ведь об этом никто кроме него не слышал…

— Слишком хорош, — думал я, глядя на него, — безумно, немыслимо красив для человека, и слишком много знает и о звездах, и об истории, и о странах, в которых и не был-то никогда…

— Что это с вами? — удивленно спросил Альфин, как ни в чем не бывало, — вам плохо?

— Я вспомнил, что мне надо быть совсем в другом месте, — сказал я хмуро и встал, — спасибо за лекцию.

Мне не было страшно, я уже смотрел смерти в глаза и не собирался бежать от ее воплощения в образе красивого наглого мальчишки, но мне надо было всё обдумать.

— А завтра придете? — спросил он всё так же нагло.

— Завтра приду, — почему-то сказал я.

Вечером, вопреки запретам короля, я снова напился. У себя в спальне. С Сетвином. Мой гардеробщик не развлекал меня умными разговорами и картинками иных миров и не делал вид, что слушает меня со вниманьем, просто пил со мной и пел старую песню о бедной Мери.

— Ты можешь меня выручить? — спросил я, мало на что надеясь, я никому уже не верил в этом дворце.

— Могу, — сказал он просто.

— В Тиноле живет моя приемная сестра. Она считает, что я умер. Она должна знать, что я жив, понимаешь?

— Зачем? — усмехнулся Сетвин.

— Затем, что я люблю ее.

— Зачем, — повторил он в том же тоне, — лишний раз беспокоить женщину, если скоро ты в самом деле умрешь?

— Действительно, — сказал я и почти истерически расхохотался.

На следующий день я долго отсыпался, потом долго не мог напиться, в библиотеку вообще не пошел, а к Альфину заявился только под вечер.

Он выглядел еще прекрасней, чем вчера, камзол на нем был розовый, штаны черные с серебром, сапоги сиреневые с высокими как у дамы каблучками. Грудь его украшало множество цепей и цепочек немыслимой цены, лицо было свежо и прекрасно.

Теперь его красота казалась мне зловещей. Изменился я, изменился и он, словно понял, что его раскрыли. Он был самодоволен до крайности и был неотразим в своем самодовольстве.

О звездах он и не вспомнил, почему-то начал вспоминать, как шикарно прошел последний карнавал, и кто тогда был чьим любовником.

— Это мне неинтересно, — сказал я, — лучше расскажи о себе.

— О себе? — он с удовольствием запрокинул голову на спинку кресла, словно вспомнил что-то приятное, — вас интересует моя персона?

— Немного.

— Рад слышать. Так кто же я, по-вашему? А? Ручаюсь, что вы не угадаете!

— Где уж мне, — усмехнулся я.

— Ну, хотя бы скажите, зачем меня держит король?

— Он ценитель красоты, а ты — редкий экземпляр. Вот и всё.

Альфин довольно рассмеялся. Я не угадал.

— Ошибаетесь, ваше высочество. Я приманка. Моя задача — дразнить и соблазнять. И никому не принадлежать. Я вечное искушение и наказание для всех сладострастных распутников и распутниц, которых так ненавидит король.

— В таком случае, он — фанатик, — сказал я недовольно.

Альфин легко встал и оказался рядом со мной. Он перешел на загадочный шепот.

— А кто вам говорил обратное?

— Сколько же у него должно быть врагов, — вздохнул я.

— Ничуть не меньше, чем я отверг, — улыбнулся Альфин, — все считают, что я — любовник короля… но ведь мы-то с вами прекрасно знаем, что это не так.

Я прекрасно знал, что у короля вообще нет ни любовников, ни любовниц. У него вообще не было слабостей.

— Это сплетни, — сказал я.

— Конечно, — кивнул он, — король просто издевается над ними, и я с ним согласен. Меня это даже забавляет… Но вы… вы — другое дело.

— Я?

Альфин всплеснул руками и поставил ногу на край моего стула, мне пришлось даже подвинуться.

— Только не делайте вид, что ни о чем не догадываетесь! — он склонялся надо мной все ниже, зрачки его расширились от возбуждения, которое тут же передалось и мне, эдакая огненная смесь из ужаса перед его демонической сущностью, восхищением и любопытством.

— Я разучился тут удивляться, — сказал я, — ты хочешь меня соблазнить, не так ли?

— Я это уже сделал, — сказал он, расстегивая ворот как от удушья, — вы пришли ко мне, вы меня не оттолкнете…

Мне казалось, что я могу оттолкнуть его в любой момент, но на самом деле я смотрел на него как лягушка на змею, любуясь его вдохновенным и уверенным лицом.

— Вы не любите женщин, — продолжал он пылким шепотом, — и правильно делаете, они поглощены собственным удовольствием и ничего не понимают в любви!

— А ты? Понимаешь?