Мария Гинзбург - Лес великого страха

Не успели Гёса и Рамдан приобрести человеческий облик, как гоблины бросились на новых противников. Ринке подбежал под брюхо пауку – ему не пришлось даже нагнуться. Чудовище щелкнуло жвалами и стало подниматься на задние лапы, но было поздно.

Ринке поднял руку с арбалетом и выстрелил почти в упор, в огромное брюхо, нависавшее над макушкой эльфа.

Рамдан и Лайруксал впрягали лошадей в фургон, который подняли ведьмы. Теперь небесные воительницы поднимали второй. Махмуд и Ахмет держали в поводу фыркающих лошадей.

– Что же пауки здесь жрут, когда по дороге никто не едет? – спросил Рамдан у Лайруксала.

– И два! – донеслось с неба.

– Раньше по тропе было сильное движение, – ответил тот и поправил повязку на голове. Через грязный бинт проступила кровь. – Вот пауки и прочие… существа привыкли рассматривать ее как скатерть-самобранку.

Ринке перестал ковыряться мечом во внутренностях паука и неожиданно рявкнул:

– Это все ваши друидские сказочки! Мы попали в схему!

Лайруксал моргнул, покосился на наемников и угрюмых ведьм и сказал нервно:

– Давай обсудим это в Бьонгарде

– Мы не дойдем до Бьонгарда, – очень спокойно и четко произнес Ринке. – Мы все сдохнем у первого шнейкхюгеля.

Сидх смачно харкнул на дорогу, развернулся и двинулся в конец обоза. Второй фургон поднялся в воздух, неприятно ухнув чем-то внутри. Ринке остановился переждать, пока уляжется поднятая повозкой пыль и перестанут мерцать голубые огонечки магической сети. На сидха из-за фургона вышел Арга. Ринке начал забирать влево, собираясь обойти повозку с другой стороны, но капитан преградил ему дорогу.

– Извини меня, Ринке, – с трудом произнес Арга. – Я ошибся. Что нам теперь делать?

– Бросьте, Арга, – вяло ответил Ринке. – Я принимаю ваши извинения, если это вам так важно. Но это уже не имеет никакого значения. Кости-то наши все равно будут лежать вперемешку.

Над дорогой зависла гробовая тишина. По лицам экенских наемников Арга понял, что они отлично слышали слова сидха. Капитан поднял глаза. Ведьмы сгрудились в воздухе над караваном. В тесном пространстве под крышей зеленого туннеля они напоминали замерший перед атакой пчелиный рой. Они висели не так высоко, чтобы не разобрать реплику Ринке. Капитан сглотнул и сказал:

– Хорошо, иди. Но возьми кого-нибудь с собой.

Ринке поднял голову, ища глазами Карину.

– Света отнесет сидха, – сказала мандреченка. – А я пойду с ним.

– Вылетайте немедленно, – сказал Арга, даже не пытаясь скрыть свое облегчение.

Светлана начала спускаться по крутой спирали. Ринке выдернул из ближайшего трупа копье.

– И ты не скажешь мне, куда вы пойдете и как ты собираешься остановить это безобразие? – осведомился капитан.

Ринке улыбнулся и отрицательно покачал головой.

– Я так и думал, – пробормотал капитан. – Когда вас ждать обратно?

– Завтра к обеду, – ответил сидх. – Если я не вернусь, вас поведут Лайруксал и Вилли.

Лагерь Энедики находился в глубине Железного Леса, а первая партизанская заимка, на которой всегда можно отдохнуть, – чуть южнее Мертводья. До заимки можно было добраться двумя способами. Первый, наиболее безопасный, был таким: пересечь Старый Тракт в том месте, где дорога из Бьонгарда соединялась с ним, и идти лесом, по набитым зверями тропам, все время держа на юго-восток. Рингрин, возвращаясь со своими партизанами с праздника, выбрал именно этот путь. Принц очень спешил, а рядом с заимкой находился телепорт, через который его отряд мог попасть на свою территорию.

Энедика же выбрала второй способ, менее удобный, менее быстрый, но более полезный. Ее отряд двигался в сторону Эребора параллельно Старому Тракту с тем, чтобы в удобном месте перейти его, пересечь Мертводье по хорошо известному пути и оказаться на заимке. Мимо партизан проезжали все купеческие караваны, спешащие в Бьонгард. Ежи не трогали их, но смотрели, считали, запоминали.

В день, когда Энедика решила пересечь Старый тракт, она отправила в разведку Халлена и Тавартэра. Они пробежали вперед около четырех километров и наткнулись на обоз. Эльфы залегли в кустах, считая подводы.

– Хлеб везут, – сказал Тавартэр.

– Это первый обоз с зерном, который мы видим, по-моему, – откликнулся Халлен.

– А корабли с зерном всегда приходят из Полы примерно в это время, – согласился нандор. – Это самые первые ласточки, чтобы оказаться сейчас здесь, они должны были из Эребора в начале июля выйти.

Халлен и сам это знал. Ему было скучно лежать, глотая пыль от проходивших мимо подвод, и хотелось поговорить с товарищем. В грохоте множества колес никто не услышал бы их голосов.

– Энедика прикажет нам уничтожить его, – сказал Халлен.

– Нет, – возразил Тавартэр. – Нас всего одиннадцать, а тут не меньше пятидесяти человек охраны…

Он махнул рукой на рослого мандречена, ехавшего между телегой и обочиной дороги, и подозрительно посматривающего на лес.

– Энедика обещала мне, что атакует, только если увидит Армию Мандры на марше, – добавил Тавартэр. Нандор запнулся, поняв, что сказал слишком много.

– А я думал, я один одержим идеей умереть в бою, – насмешливо произнес Халлен.

Нандор покосился на него:

– А в чем причина твоей одержимости? Я так не собираюсь умирать.

– Я заметил… Я болен, Тавартэр, – ответил темный эльф. – Я умираю.

– Чем ты болеешь? Это заразно?

Халлен открыл рот, чтобы соврать про опухоль, которая пожирает его тело изнутри, но вдруг передумал. Стыд стал для его иссушенной души столь же непозволительной роскошью, что и любовь. Перед отъездом из таверны Халлен истратил все деньги, что у него оставались, на два мешочка лислора. Теперь от них оставалась лишь половина в последнем мешочке. Эльф знал, что когда порошок закончится – а это должно было случится скоро – ему останется только умирать в окружении собственных чудовищ. Но Халлен надеялся, что ему уготован не столь мрачный конец и пророчество Мораны сбудется.

– Нет, не заразно, – ответил он. – Я умираю от лислора.

– Мне так и показалось, – спокойно сказал Тавартэр. – Я однажды видел такого, как ты. Бывшего лучника. Он ковылял по деревне, брался за любую работу, но был слишком слаб, чтобы заработать много.

– И что? Он умер?

– Не скажу, – усмехнулся нандор. – Но неужели ты думаешь, что твоя палка, усохшая теперь, когда-то была столь хороша, что сейчас Энедика рискнет жизнью всех нас – только для того, чтобы ты умер под мечом солдата, а не в судорогах, воя и катаясь по земле, не отличая день от ночи, а друзей – от соседних деревьев?

– Что-то ты разговорился… Продолжай, – тусклым голосом сказал Халлен.