Андрей Посняков - Шпион Темучина

– Ладно. – Гамильдэ-Ичен давно уже освоился в образе торговца. – Не хотите по две, давайте по одной! Смотрите, на всех не хватит.

Баурджин хмыкнул: местные молодайки глазели на дешевенькие тарелки, словно африканские негры на бусы. А Гамильдэ-Ичен, словно заправский купец, продолжал расхваливать выставленные на продажу товары:

– Вот, обратите внимание, пояса! Хорошие, шелковые… Отличный подарок мужу. Ну, что ты смотришь, глазастенькая? Мужа нет? Так подари дружку!

– Ой… – девчонка с сомнением подергала пояс. – Что-то он трещит – как бы не расползся.

– Не расползется! – Гамильдэ-Ичен поспешно отобрал пояс, и в самом деле траченный молью. – А трещит… так он и должен трещать – это фасон такой, чжурчжэньский. А ты что смотришь? Хорошее блюдо, бери, не сомневайся! Только для вас, красавицы, всего по одной собольей шкурке за блюдо. Что? Нет собольих? Не беда, несите горностаевые. Беличьи? Ладно, сойдут и беличьи… только побольше.

Какой-то старик, с узкой седой бородой, трясущимися руками протянул Гамильдэ цзинскую медную монетку:

– Дай-ка мне во-он ту ниточку…

– Это не ниточка, уважаемый, это – полоска. Как раз для того, чтобы умилостивить горных и речных божеств.

– Вот-вот, – обрадовался старик. – Как раз это мне и надо.

– На одну монету бери две, дедушка!

– Ну, давай. Вон те, красные…

– Красные – это для гор. А вот речные божества больше любят синие!

Баурджин поспешно отвернулся – стыдно стало: синего тряпья у них было куда как больше красного.

– Берите, берите! – расхваливал товар Гамильдэ-Ичен. – Не скоро мы еще к вам приедем.

Присланные для пригляду разбойники с нескрываемым уважением поглядывали на торговцев.

– Гляди-ка, Цэрэн, – украдкой шепнул один другому. – Полдня работы – и на тебе, сколько мехов и монет! Нами с тобой столько даже в самый удачный набег не достанется!

– Да уж, – завистливо скривил губы Цэрэн. – Может, и нам когда-нибудь податься в торговцы? Дело, я смотрю, не такое и сложное – дешево купил, привез, куда надо, дорого продал. Красота!

Баурджин хмыкнул – нет уж, не все так просто, парни, – и, взяв в руки изящный, светло-зеленого шелка пояс, поощрительно улыбнулся покупательницам:

– А что, девушки, много ль у вас мужчин? Вот, думаю – хватит ли на всех поясов?

Молодайки заволновались:

– Ой, хорошо бы, хватило.

– Так сколько у вас мужиков-то, спрашиваю?

– Два раза по девять и еще трое. Да, именно так.

– Да что ты говоришь, Боргэ? Ты что же, посчитала за мужчин этих недотеп – Сурэна с Нарамом?

– А что?

– Да какие ж они мужики?

– Нет, девушки, их тоже надобно посчитать, а как же!

– Этих гнусных сусликов-то считать? Ты что, Боргэ, не помнишь, как они вашего барана сожрали?

Пристыженная Боргэ махнула рукой.

Уже к началу торговли, как заметил Баурджин, молодайки принарядились, повытаскивали из сундуков самое ценное – красивые, нежно-голубые и травянисто-зеленые дээли, украшенные затейливым орнаментом – союмбо, высокие конусообразные шапки, напоминавшие Дубову карнавальные колпаки, белые узорчатые сапожки-гуталы. Ничего не скажешь, красивые девки! И вольные… ну, уж это как у всех кочевников водится. Никогда у них женщины забитыми не были, взаперти не сидели – на конях скакали не хуже мужиков, и в переходах на дальние пастбища, и в военных походах, если надо было – и воевали, и даже возглавляли роды. И спали – с кем хотели. С другой стороны, даже самому хану не было зазорно взять в жены женщину с ребенком или даже – с несколькими, никто тут этого не стыдился, а даже и наоборот – гордились. И чужих детей воспитывали, как своих. Впрочем, дети чужими не бывают – закон степи. На взгляд Баурджина-Дубова – очень хороший закон.

Итак, значит, в роду Чэрэна Синие Усы – двадцать один воин, считая и «гнусных сусликов», нагло сожравших чужого барана. Больше чем два десятка. А ведь это, похоже, самый захудалый род. И хан Джамуха регулярно проводит военные смотры, тренировки и прочее. Сплачивает, так сказать, народишко в единую армию. В случае чего несладко придется Темучину с Ван-ханом, несладко. Хотя, с другой стороны, для мира в степи все равно, кто станет победителем – Ван-хан с Темучином или Джамуха, лишь бы поскорей установилось спокойствие. Впрочем, нет – победить должен сильнейший, иначе кочевья так и будут страдать от усобиц. А эту линию – против усобиц – последовательно и жестко проводит в жизнь именно Темучин. К тому же сам Баурджин и его семья – род! – ему сильно обязаны. Значит, все правильно. Значит, так и нужно действовать – не щадя ни сил, ни жизни.

– Возы? – одна из девчонок – кажется, ее звали Боргэ – задумчиво покачала головой. – Нет, без мужчин мы не можем их купить – боимся. Ладно блюда да ленточки… ой, а колокольчиков у вас нет?

– Есть! – широко улыбнулся Гамильдэ-Ичен. – Есть колокольчики! Тебе сколько, красавица? И каких – серебряных, медных?

Красавица возмущенно фыркнула:

– Вот еще – медных! Конечно, серебряных!

– Ну, бери, – запустив руку под рогожку в объемистую корзину со всякой мелочью, юноша протянул покупательнице три серебряных колокольчика с маленькими уйгурскими буквицами вертикальным рядом – пожеланиями удачи и счастья.

Девушка восхищенно зацокала языком:

– Сколько стоит?

– Две… Впрочем, бери так, в подарок!

– Ой… Вот спасибо!

– Тебя как звать-то?

– Боргэ. Чэрэна Синие Усы знаешь?

– Слыхал.

– Так я – его внучка.

Гамильдэ-Ичен улыбался настолько глупо, что у подозрительно косившегося на него Баурджина больше не осталось сомнений – втюрился парень, запал на красивую девку. И в самом деле, красивую – волосы иссиня-черные, с вороновым отливом, кожа светлая, милый, чуть вздернутый носик, глазки большие, вытянутые, кажется, зеленые, на румяных щечках ямочки… А ведь род Чэрэна Синие Усы входит во враждебный союз Джамухи. Хотя что говорить – сердцу ведь не прикажешь.

А Гамильдэ-Ичен уже договаривался с девчонкой о встрече, мол, очень уж понравились ему здешние места, вот бы погулять, полюбоваться красотами, кто б показал только… Кто б показал? Ну, ясно кто…

Так, незаметно, приблизился вечер. Перевалив реку, солнце сползло уже к самым сопкам, заливая поросшие лиственницей и кедром вершины мягким золотисто-оранжевым светом. В ближайших кустах весело пели птицы, пахло цветущим багульником, мятой и клевером, на излучине реки – было видно – играла рыба.

Баурджин-Дубов вдруг неожиданно ощутил такую жуткую ностальгию, что аж страшно стало! Давно уже не накатывали на него подобные чувства, лет пять – точно. Захотелось вдруг взять удочку, да пойти на реку, посидеть, встретить вечернюю зорьку. А потом все как полагается – костерок, уха, водочка – и протяжные русские песни.