Барб Хенди - Похититель жизней

— Чейн, — окликнул он, — может, ты поедешь с Сапфирой?

Погруженный в свои мысли, Чейн не слушал их разговора и, когда Торет обратился к нему, вздрогнул от неожиданности. На миг на его худощавом, всегда бесстрастном лице отразился неприкрытый ужас.

Торет уставился на него, не веря собственным глазам. Вероятно, Чейн жаждал «прошвырнуться» с Сапфирой не больше, чем он сам. И все же его лицо так редко выражало еще что-то, кроме сдержанной скуки, разве что во время охоты, когда даже Торет порой изумлялся, глядя на своего слугу. Чейн выпрямился и скрестил на груди мускулистые руки.

— Хозяин, я хотел этой ночью завершить кое-какие исследования. — Чейн коснулся пальцем крохотной склянки, которая висела на цепочке у него на шее.

Красивое лицо Сапфиры опасно исказилось, предвещая нешуточную бурю.

— Да-да, конечно, — торопливо согласился Торет, — но ведь эти исследования могут и подождать. Твоя госпожа желает развеяться. Ты ведь не хочешь ее огорчить, верно?

На самом деле ему достаточно было отдать Чейну недвусмысленный приказ, но Торет сам всегда терпеть не мог, когда ему приказывают, а потому старался по возможности избежать приказного тона.

Чейн замялся, быстро глянул на Торета, затем на Сапфиру, хотел сказать что-то — и тут во входную дверь постучали.

Торет нахмурился. Поскольку они изображали безземельных аристократов, им волей-неволей пришлось обзавестись кое-какими светскими связями — даже и в самом городском совете, между прочим, — однако вряд ли кто-нибудь из светских знакомых вздумал бы заявиться в особняк. Скорее всего, это доставили очередную покупку Сапфиры. Торет давно старался отучить ее от безудержного мотовства, да все без толку — сколько он ей ни давал денег, она все просаживала на наряды и побрякушки.

— Чейн, — сказал он вслух, — ты не мог бы глянуть, кто там?

— Я как раз собирался вернуться к своим исследованиям, — ровным тоном ответил Чейн.

Снова у него был прежний, скучающий и кислый вид, и Торета это так взбесило, что он потерял самообладание.

— Открой дверь, — раздельно процедил он. Чейна передернуло, но он тут же овладел собой и размеренным шагом вышел из гостиной. Вернувшись, он протянул Торету запечатанный воском конвертик.

— Это тебе, хозяин.

Письмо?! Торету страшно хотелось попросить Чейна прочитать, что там написано, но он опасался, что выставит себя невежественным слабаком. Сломав печать, он развернул записку и прочел одну-единственную фразу:

Навещу тебя около полуночи со сведениями касательно твоей прежней жизни в Миишке. Будь один.

Подписи не было.

— Что это? — живо спросила Сапфира. — Приглашение? Будет бал?

Читать Торет умел не очень хорошо, а потому он перечитал записку дважды, прежде чем до него дошел смысл каждого слова. И тогда он взволновался не на шутку.

По всем тавернам и трактирам побережья болтали о том, как «охотница» из Миишки уничтожила в городе всех вампиров, что на деле было совсем не так. Торет-то уцелел. Он наслушался столько разнообразных слухов об этом событии, что давно уже был сыт ими по горло. Впрочем, в последнее время об этом вспоминали все реже. Но сейчас, когда Торет отупело воззрился на загадочную записку, воображение его заработало с лихорадочной силой. Никто, совершенно никто не знает о том, что когда-то он жил в Миишке. Что, если на самом деле уцелел не только он?

Что, если Рашед, суровый пустынный воин, ускользнул от врага и теперь пришел в Белу, выследив своего старинного спутника — того, что так позорно бежал прочь из города, бросив его и Тишу?

Этот высокомерный, надутый, самодовольный сукин сын… Образ рослого и статного вампира-суманца совершенно заполнил мысли Торета, напрочь вытеснив довольство, которое тешило его душу в нынешнем, новом существовании. Рашед, с его прозрачно-голубыми, такими нехарактерными для суманца глазами, с его нелепым кодексом чести, с его умением подчинять и властвовать… При одной мысли, что Сапфира могла бы подпасть под его сокрушительное влияние, Торет содрогнулся всем своим существом.

Сколько там еще осталось до полуночи?

— Чейн, — проговорил он быстро, — возьми плащ своей госпожи и отвези ее туда, куда она пожелает.

Сапфира на миг нахмурилась, но затем лицо ее прояснилось. Торет знал, что компания Чейна ей не слишком-то по душе, но, по крайней мере, она сможет покрасоваться в обществе в своем новом платье. Чейн медлил, не спеша исполнять приказ.

— Ну?! — рявкнул Торет.

Чейна опять передернуло, и он, одарив хозяина откровенно злобным взглядом, послушно направился к двери.

— Да не нужен мне плащ, — капризно протянула Сапфира, — того и гляди, платье помнется.

— Без плаща ты будешь выглядеть неуместно, — сказал Чейн. — Приличные женщины не выходят вечером без плаща.

— Вот я буду еще тебя спрашивать, как мне одеться! — огрызнулась она.

— Чейн прав, — сказал Торет. — Надень плащ.

Сапфира без особой охоты, но все же подчинилась, взяла плащ, который Чейн держал в протянутой руке.

— И поторопитесь, — прибавил Торет. — До полуночи недалеко. Скоро трактиры начнут закрываться.

Чейн с подозрением глянул на него, затем — на скомканную записку. Торет поспешно затолкал ее под тунику и, схватив бледную руку Сапфиры, запечатлел на ней нежный поцелуй.

— Смотри, дорогая, повеселись так, чтобы у тебя нашлось что мне рассказать по возвращении.

Сапфира в ответ лишь бегло улыбнулась. Она явно так и не решила для себя — то ли злиться на то, что Торет отсылает ее «прошвырнуться» в компании Чейна, то ли торжествовать, что он все-таки исполнил ее каприз.

— Не пойду же я в этом платье в вонючую пивнушку! Мне нужны деньги, да побольше.

Волнение, охватившее Торета, уже больше походило на страх. Он сорвал с пояса кошелек, сунул его Сапфире:

— Этих денег тебе хватит с лихвой.

Восторженно ахнув, Сапфира танцующим шагом направилась к двери. Чейн последовал за ней.

— Береги ее! — крикнул вслед ему Торет. А затем они ушли, и он остался совершенно один.

Теперь у него было время поразмыслить здраво. Может быть, он со страху напридумывал себе всяких глупостей? Что бы ни болтали о событиях в Миишке, в одном все россказни совпадали. Все указывало на то, что обугленные кости Рашеда остались на пепелище таверны, которая принадлежала треклятой охотнице. Однако если Рашеда и впрямь больше нет на свете — кто тогда мог написать эту записку? Никто в Беле понятия не имеет о том, что Торет раньше жил в Миишке.

У входа раздался стук, и Торет оцепенел.