Дмитрий Емец - Билет на Лысую гору

– Дядя его не искал? – удивилась Ирка.

Эссиорх улыбнулся.

– Возможно, искал, но скорее для проформы. Ведь в случае гибели или исчезновения мальчишки он получал имение. Да и кто смог бы узнать дворянского сына Матвея Багрова в крестьянском мальчугане, да еще далеко от родных мест? Ну мальчуган и мальчуган. Идет по дороге и идет. «Куда идешь?» – «Да вот к тетке в город. Отец с матерью померли, а тетка у барина в прислугах. Авось при ней прокормлюсь как-нибудь…» К тому же у Матвея был несомненный актерский талант. Он подражал крестьянской речи так, словно никогда не читал в подлиннике Гомера и не говорил на трех европейских языках. Порой, увлекаясь, он сочинял истории, более правдоподобные, чем сама правда. Правдивей правды, лживей лжи. Только по этому признаку их и можно было отличить.

«Правдивей правды, лживей лжи…» – чтобы запомнить, мысленно произнесла Ирка. Она вновь посмотрела на портрет. Выражение лица совсем не изменилось. А вот руки на эфесе… Разве они лежали так?

– Но ты прервала меня! Случайно оказавшись у Лысой Горы, о которой он ровным счетом ничего не знал, Багров решил заночевать. День уже заканчивался. Стояло лето, и замерзнуть он не боялся. Перед закатом он вышел к ручью, через который был переброшен ветхий, в пару бревен мостик. На противоположной стороне ручья была старая кладбищенская ограда, а на этой – шалаш. Долго не раздумывая, Матвей забрался в шалаш, сунул себе под голову мешок и уснул так, как может спать только человек, весь день проведший в пути. Среди ночи ему внезапно захотелось пить, да так сильно, что он проснулся. Это желание и спасло ему жизнь. Он увидел, что в шалаш просунулась и тянется к нему отвратительная зеленая рука. Матвей вырвал из мешка пистолет, взвел курок и выстрелил. Он не промахнулся – да и как он мог промахнуться! – только тому, кто пытался схватить его, пуля не причинила никакого вреда. Рука нашарила его ногу, сжала ее и потащила за собой. Матвей вцепился в мешок, нащупал рукоять сабли, выхватил ее, путаясь в лямках мешка, и коротким ударом сверху вниз отрубил руку по локоть. В темноте он услышал, как кто-то застонал, заскрежетал зубами и ушел.

– Хорошенькое приключение для двенадцатилетнего мальчишки! – сказала Ирка.

– Еще какое! Он хотел освободиться от отрубленной руки, но не тут-то было. Она не отпускала его голени, вцепляясь в нее все сильнее. Багрову пришлось разжимать пальцы саблей. Когда он это сделал и зажег огонь, то увидел, что рана на ноге глубокая. Точнее, пять ран – по числу ногтей на руке – и все кровоточат. Сунув за пояс второй пистолет (первый был разряжен) и, не выпуская из рук сабли, Матвей зашел в ручей и долго, очень долго стоял там. Прохладная вода промывала рану. Боль слабела. Все это время он слышал, как по берегу в зарослях кто-то ходит и кого-то ищет. Над оградой кладбища мелькали зеленоватые неверные огни. Кто-то окликал его по имени, звал, причем голоса были все время разные. Дяди, матери, отца, помещиков-соседей, знакомого кучера… Однако у Матвея хватило ума не подавать голос. Перед рассветом где-то далеко, в деревне, закричал петух, и все шорохи стихли. Только тогда он вышел из воды.

– Грамотно. Водная преграда! Мертвяки не могут перейти воду, кроме как по мосту. И не видят никого, кто стоит в воде. Исключение составляют только утопленники и русалки. И еще правильнее он сделал, что не откликнулся, когда его звали по имени. С мертвяками нельзя разговаривать, – сказала Ирка со знанием дела.

– Откуда ты знаешь? Разве ты училась защите от нежити? – удивился Эссиорх.

– Нет, конечно… Не училась! Кто-то сказал, – пожимая плечами, проговорила Ирка.

– Да уж! «Одна бабка сказала» – чудовищно надежный источник! – одобрил Эссиорх. – В общем, дальше было так. Матвей Багров отправился на кладбище. Он заметил, что одна из могил разрыта и рядом с ней стоит открытый гроб. Заглянув в него, он увидел совсем прогнившего мертвеца. Правая рука у него была отрублена по локоть. С одной рукой мертвяк не сумел закопаться. Первые же лучи солнца убили его. В изголовье гроба лежали кошель с золотом и небольшая книга в кожаном переплете. Матвей взял ее. Взял потому, что последнее время у него была дикая, просто ненормальная тоска по печатному слову. Ему захотелось открыть книгу, но рана внезапно заныла так сильно, что он едва не упал. Он понял, что должен обратиться к кому-нибудь за помощью. Хромая, он покинул кладбище и вдоль подножья Лысой Горы пошел в деревню. Внезапно кто-то окликнул его. Он увидел старца, сидевшего на камне. Старец был в холщовой длинной рубахе, с белой бородой. Вокруг головы – берестяной обруч. В руке – посох.

«Что лежит у тебя в мешке, дворянский сын Матвей Багров?» – спросил старец суровым голосом.

«Сабля и пистолеты», – отвечал Багров, как-то сразу ощутив, что старик знает о нем все.

«А еще что?»

«Книга».

«Где ты взял ее?»

Матвей ответил, не умолчав о шалаше и отрубленной руке. Старец кивнул.

«Мертвый ростовщик украл мою книгу. Она была мне нужна, но я, по наложенному заклятию, не мог вернуть ее сам. Он прогнил. Ему понадобилась свежая кровь. Он пришел за твоей и лишился руки. Ростовщик знал, что рука не прирастет, пока ты жив, и что первые же лучи солнца его уничтожат, и потому звал тебя всю ночь разными голосами. Ты не откликнулся, стоял в воде и сохранил жизнь. Позарься ты на кошель с золотом из его гроба, то вскоре умер бы. Открой книгу и прочитай хоть строчку – тоже умер бы».

Тут старец испытующе посмотрел на Багрова.

«Хочешь стать моим учеником? – предложил он. – Ты можешь отказаться, но тогда умрешь от раны. На ногтях мертвеца был яд. Вскоре твоя нога распухнет, и гнилая кровь поднимется к сердцу».

– И Матвей Багров стал его учеником? – спросила Ирка.

– Именно. Но лучше бы он этого не делал и погиб от яда.

– Почему?

– Потому что его учителем стал волхв Мировуд, практиковавший всеначалие. Он считал, что добро и зло части единого целого, как день и ночь, не могут существовать отдельно друг от друга, и потому растворены в каждом человеке в той мере, в которой зачерпнулось при рождении… День побеждает ночь, чтобы через какое-то время быть вновь побежденным ночью. Так и зло с добром ведут давнее, но довольно дружелюбное сражение с заведомо ясным концом. Более того, если бы день вдруг победил ночь, то самому дню пришлось бы делиться на две части – ну, скажем, утро или вечер, и вновь сражаться, но уже друг с другом. Бороться со злом, конечно, надо, но в целом оно естественно, как насморк или аппендикс. Вот примерно так и рассуждал Мировуд. Скверное такое представление! – с негодованием сказал Эссиорх.

– Что же в нем скверного?

– Если изначально признать зло естественным и нормальным, исчезает необходимость становиться лучше. Да и зачем бороться, с чем, если мрак существует в тебе, так сказать, на законных основаниях? Человек говорит себе: я такой, потому что я такой уродился, и не собираюсь меняться. Даже гордится своими недостатками. Захочу – буду творить свет, захочу – мрак. И как только он решает так, то сразу начинает скатываться. И знаешь, почему? Зло, увы, в целом увлекательнее добра, и стоит открыть ему маленькую лазейку, оно в короткие сроки захватывает все строение… А потом, только потом уже – показывает свое истинное лицо, лицо смрадного трупа!.. Но нас сейчас интересуют даже не взгляды Мировуда, а Матвей Багров, – отрезал Эссиорх.