Юрий Никитин - Княжий пир

На этот раз глаза разбойника вспыхнули, на скулах выступили пятна… Владимир не подал виду, повторил равнодушно, как о деле решенном:

– Я сам твоим сватом буду.

– Врешь, княже.

– Слово, – сказал Владимир. – А я своим словом тоже не бросаюсь.

Разбойник поднялся, гремя цепями. Владимир невольно отступил, вор на полголовы выше, могуч, чувствуется сила непомерная. Как только и взяли такого, не иначе как опоили или зелья подсыпали. А то и бабка морок навела.

– Говори, что я должен сделать?

Владимир отмахнулся, пошел к двери:

– Сперва цепи снимут. Поговорим в моей палате.

Когда его привели, Владимир нахмурился против воли, а кулаки сами сжались до скрипа кожи на костяшках. Разбойник вошел в его палату, словно делал сопливому князьку великое одолжение. Глаза дерзкие, словно это его хоромы, а весь остальной люд вместе с князьком лишь челядь неумытая.

– Садись, – буркнул Владимир, он указал на накрытый стол: – Ешь, пей. Сперва еда, разговор после.

Стражи остались было по эту сторону двери, мол, с таким бугаем в случае чего князю не совладать, но Владимир нетерпеливым движением бровей вымел в коридор. Разбойник силен, кто спорит, но бойцовских ухваток не знает, а он, Владимир, троих таких бычков завалит, буде надобность сыщется.

Разбойник уверенно перенес ноги через лавку, глаза оценивающе пробежали по столу. Ноздри подергивались, спросил неожиданно:

– Вино фалернское?

– Греческое, – ответил Владимир сухо. – А фалернское или хиосское… А ты и вина чужие крал?

– Крал не крал, но пробовал, – ответил разбойник с напускной скромностью.

Его пальцы уже разрывали жареного гуся, коричневая корочка хрустела, из-под нее вырывался пар, пальцы обжигало горячее мясо, истекающее соком. Владимир, что решил было не есть, сглотнул слюну, сердито оторвал гусиную ногу.

В молчании ели, запивали, кубки были полны, а в дальнем конце стола ждали еще три кувшина с вином из Царьграда. Разбойник ел неспешно, хотя за время в срубе исхудал, кожа на скулах натянулась, ключицы торчат, хотя видно, какие толстые, что бычьи кости…

Когда голодный огонек в глазах разбойника потух, Владимир сказал, едва сдерживаясь:

– Жрешь, как красная девица! Двумя пальчиками, волокна отщипываешь… Разве воины так едят?

– А я не твой дружинник, – ответил разбойник хладнокровно. – Говори, чего тебе своровать? А то пошли тех, кто ест как надо.

В голову Владимира ударила горячая тяжелая волна. Едва удержался, чтобы не въехать кулаком в нагло ухмыляющуюся рожу мерзавца.

– Ладно, – выдохнул он сквозь зубы. – Мое слово крепкое… Вернешься со щитом – получишь прощение, удел, дочь боярина Твердожита.

– А если на щите? – ухмыльнулся разбойник.

– Ты мне знанием древних умностей не щеголяй, – предостерег Владимир. – Про щит я не для красивости речи. Мне нужен настоящий щит! Тот самый, который Вещий Олег прибил на врата Царьграда.

Кубок едва не выпал из рук разбойника. Глаза не оставляли лицо князя, а когда убедился, что князь не шутит, спросил недоумевающе:

– И что же… тот щит там все еще… висит?

– Висит.

– А… зачем?

– Не для красоты же, – отмахнулся Владимир. – Ты смерд, а не воин, куда тебе знать… Когда заключаешь мирный договор, то по обычаю прибиваешь свой щит на врата града, с которым воевал. Как бы берешь и его под защиту. Князь Олег получил от Царьграда богатый выкуп, греки обязались платить нам дань… и по сей день платят, а мы за это помогаем Царьграду войском. За отдельную плату, конечно… Мой дед пытался поднарушить уговор, ходил с дружиной, чтобы греки увеличили выплату, но то ли в самом деле ихние маги наслали страшную бурю, что перетопила ладьи Игоря, то ли что-то еще… Греки верят, что этот щит Олега хранит их город. Даже если это не так, все равно щит надо снять и увезти. В Царьграде сразу падут духом.

Разбойник молчал, челюсти его двигались все медленнее. Пальцы блестели от жира, но забыл облизываться и вытирать о скатерть. В палате повисло тяжелое молчание. Когда он поднял глаза, Владимир понял, что разбойник мог заподозрить, что за похищением щита стоит нечто большее, чем попытка увеличить дань с Царьграда.

– Щит, – сказал разбойник медленно, он полузакрыл глаза. – Щит на городских вратах… А те наверняка повыше, чем Ляшские или Жидовские… И охрана там не спит, как твои вои, что в соплях путаются, левую руку от правой ноги не отличают. Но все же мне только веревку покрепче да ночку безлунную – и щит у меня! Если только не пропью по дороге, не обменяю на глиняную свистульку…

Владимир сказал напряженно:

– Щит привези. Он в самом деле даст победу. Стоит показать нашей дружине, сразу во львов обратятся!

Разбойник прищурился:

– Похоже, княже, ты сам не больно-то веришь в силу щита?

– Верю или не верю, – сказал Владимир зло, – а князь должен извлекать выгоду из любой вещи. Если перевезти щит от греков к нам, то их это ослабит, а нас усилит. Неважно, волшебный или нет. Ясно?

– Ясно…

– А в чем твой страх?

– Страха тоже пока нет. Но ежели греки верят в силу щита, то охраняют, видать, как зеницу ока?

Владимир отмахнулся:

– Если и охраняли первые годы, то сейчас забыли, зачем вообще охрана. Сколько лет минуло! Мой дед еще под стол ходил…

– Под столом?

Владимир брезгливо отмахнулся:

– И под стол тоже. Я бы послал своих богатырей, но слишком уж на силушку уповают. Не разумеют, что Царьград – это не местные села. Туда съехались богатыри со всего света, нашим дурням сразу рога обломают! А мне не подвиги их дурные нужны. Мне щит нужен!

Не сдержавшись, с грохотом опустил на стол кулак. Залешанин осторожно отнял кубок от губ. Кулак князя с детскую голову, но весь увитый толстыми жилами, сухой, мяса на нем не больше, чем на умершем с голода таракане. И вся рука перевита выпуклыми мышцами, сухожилиями, рука воина, привыкшая к тяжелому мечу. А дальше могучее предплечье, круглое, как валун, плечо, широкая грудь, шея как ствол молодого дуба, суровое лицо с пронизывающими глазами.

Глядя в эти глаза, Залешанин внезапно понял, что сам Владимир с легкостью добыл бы щит, не погнушавшись, как мартовский кот, ночью залезть на городские врата Царьграда, переоделся бы и старухой, и нищим, чего не стали бы делать гордые богатыри из его дружины…

– Я сделаю, – сказал он торопливо. И опустил глаза, ибо увидел в князе нечто близкое, а это опасно, всяк властелин держит себя сурово и загадочно, не позволит, чтобы узрели в нем такого же человека. – Вели дать коня и злата, если торопишься… Если нет, то сам добуду и коня, и все, что понадобится.

Владимир буркнул:

– Ты получишь все. Но… за городом. Там в роще тебя будет ждать конь. Хороший конь, не крестьянская лошадка. Под седлом переметная сума, твою палицу приторочат тоже… Ты в самом деле ее поднимаешь аль только бахвалишься? В седле зашито золото, горсть каменьев. А отсюда сбежишь, понял? Никто не должен знать, что я послал тебя в Царьград. Понял?