Стивен Кинг - Извлечение троих

Не знаю, кто ты, но если ты здесь, — подумал Эдди, — ты бы лучше чего-нибудь делал. И побыстрее.

На какой-то ужасный миг — ничего. Всего лишь миг, но в сознании Эдди Дина он растянулся на целую вечность, как те турецкие тянучки Бономо, которые Генри ему покупал каждое лето, когда они были еще детьми: если он вел себя плохо, Генри дубасил его нещадно, если вел хорошо, Генри ему покупал турецкие тянучки. Таким образом Генри справлялся со своими обязанностями старшего брата во время летних каникул.

Боже мой, мне это все почудилось, Господи Иисусе, каким же надо быть чокнутым…

Приготовься, — приказал строгий голос. — Я один не смогу, нам надо вместе. Я могу ВЫЙТИ ВПЕРЕД, но один я не могу сделать так, чтобы ты ВЫШЕЛ ТУДА. Нам надо вместе. Обернись.

До Эдди внезапно дошло, что он видит двумя парами глаз, ощущает нервами двух тел (только нервы другого тела были не все на месте; их просто не было, а на месте их была боль), чувствует десятью чувствами, думает двумя мозгами, кровь его перекачивают два сердца.

Он обернулся: в стене туалета была дыра, размером с дверной проем. Сквозь эту «дверь» он увидел серый песчаный пляж и волны цвета старых спортивных носков, разбивающиеся о берег.

Он услышал плеск волн.

Почувствовал запах соли, такой же горький, как запах слез.

Проходи.

Кто-то уже стучал в дверь туалета и говорил ему, чтобы он вышел немедленно и сошел с самолета.

Проходи, черт возьми!

Эдди со стоном шагнул к двери… запнулся… и упал в другой мир.

Он медленно поднялся на ноги, чувствуя, что порезал правую ладонь о ракушку в песке. Он тупо уставился на кровь, что струилась по линии жизни, а потом вдруг увидел, что справа от него поднимается на ноги еще один человек.

Эдди отшатнулся, его ощущение полной дезориентации и какой-то туманной путаницы сменилось внезапно неподдельным ужасом: человек этот мертв и не знает об этом. Лицо изможденное. Кожа натянута на костях лица, как ошметки материи — на тонких металлических углах, причем так туго, что материя вот-вот порвется. Кожа, вроде, была здоровой, если не считать лихорадочных красных пятен на каждой скуле, с обеих сторон на шее под нижней челюстью и круглой отметины между глаз, как у ребенка, который пытается изобразить у себя на лбу индийский знак касты.

А глаза его — голубые, спокойные, мудрые — были исполнены жизни, какой-то жуткой и цепкой живучести. Одет он был в темное одеяние из какой-то домотканой материи. Черная рубашка с закатанными рукавами так выцвела, что стала серой. Штаны очень напоминали джинсы. На бедрах — перекрестные ремни с патронташами, вот только патронов почти не осталось. В двух кобурах — по револьверу. Похоже на 45 калибр, но какого-то древнего года выпуска. Гладкое дерево рукояток, казалось, светится своим собственным внутренним светом.

Эдди, которому общаться совсем не хотелось — да и не знал он, с чего начать, — услышал свой собственный голос, произносящий:

— Ты что — призрак?

— Пока еще нет, — прохрипел человек с револьверами. — Бес-трава. Кокаин. Как ты там его называешь. Снимай рубаху.

— Твои руки… — Эдди только теперь увидел. Руки человека, чем-то напоминавшего сумасброда-ковбоя из дешевого вестерна, были покрыты зловещими ярко-красными полосами. Эдди знал, что это значит. Заражение крови. Это значит, что дьявол не просто дышит тебе в задницу, а уже пробирается по каналам, что ведут к твоему насосу.

— Забудь мои руки! — прошипел бледный призрак. — Снимай рубаху и отдирай эту штуку!

Он слышал плеск волн и одинокое завывание ветра, который не знал никаких преград. Он видел этого тронутого умирающего человека в безысходном отчаянии. И все-таки у себя за спиною он слышал гул голосов пассажиров, выходящих из самолета, и настойчивый стук в дверь.

— Мистер Дин!

Этот голос, подумал он, — сейчас из другого мира.

Он не то чтобы еще сомневался, просто пытался вбить все эти странности в свою бедную голову точно так же, как, скажем, вбиваешь гвоздь в толстый брус красного дерева.

— Вам давно уже надо было бы…

— Можешь оставить все это здесь, а потом заберешь, — прохрипел стрелок. — Боги вышние, до тебя не дошло еще, что здесь мне приходится говорить? А это больно! К тому же, у нас нет времени, идиот!

Кого другого Эдди бы просто убил за такие слова… но он хорошо понимал, что ему будет весьма затруднительно убить этого человека, хотя, судя по виду его, быстрая смерть пошла б ему только на пользу.

И все же он чувствовал, что голубые эти глаза не лгут; все сомнения сгорали в их безумном огне.

Эдди принялся расстегивать рубаху. Сперва он хотел просто ее разорвать, как в том фильме, когда Кларк Кент рвет на себе рубаху, пока Луи Лейн лежит привязанный к рельсам или к чему там, но что хорошо в кино, в реальной жизни может только навредить: рано или поздно придется еще объяснять, куда делись недостающие пуговицы. Поэтому он аккуратненько их расстегнул. А в дверь все стучали.

Он выдернул рубашку из джинсов, снял ее и швырнул на песок, обнажив полосы клейкой ленты на груди. В таком виде он был похож на человека на последней стадии выздоровления после тяжелого перелома ребер.

Он оглянулся и увидел открытую дверь… низ ее прочертил в сером песке полукруг, когда кто-то — скорее всего, умирающий человек — открывал ее. В дверном проеме виднелась туалетная комната при салоне первого класса, раковина, зеркало… и в зеркале — отражение его лица: черная челка растрепана, падает на лоб, на глаза. Карие. На заднем плане он разглядел стрелка, морской берег, парящую птицу, взмывавшую над Бог его знает чем.

Он провел ладонью по ленте, не зная, с чего начать, как отыскать свободный конец, и его вдруг охватило головокружительное чувство полной безнадежности. Так, наверное, чувствует себя олень, или кролик, который дошел уже до середины проселочной дороги и повернул голову лишь для того, чтобы его ослепил свет фар.

Уильям Вилсон, имя которого обессмертил Эдгар По, заматывал Эдди двадцать минут. Дверь в туалет в самолете откроют минут через пять, максимум — семь.

— Я не успею снять это дерьмо, — сказал он шатающемуся человеку. — Я не знаю, кто ты и где я, но здесь слишком много ленты, а времени слишком мало.

Дир, второй пилот, посоветовал капитану Мак-Дональду прекратить барабанить в дверь, когда тот, разозленный тем, что 3А ему не отвечает, принялся молотить в нее со всей силы.

— Куда он денется? — резонно заметил Дир. — Что он там делает? Хочет спустить себя в унитаз? Не пролезет.