Робин Хобб - Лесной маг

— Стой! — скомандовала Эмзил, и я остановил Утеса на углу улицы. — Я сойду здесь, — сказала она, — чтобы госпожа Эпини не видела, кто меня подвез.

Не успел я слезть на землю, чтобы помочь Эмзил, как она ловко соскочила с повозки. Ее юбки слегка взметнулись, и на мгновение я увидел обтянутые чулками лодыжки.

— Не выпускай детей из дома, — напомнил я, вновь взявшись за поводья.

— Обязательно, — пообещала Эмзил и жестом попросила меня задержаться. — А что собираешься делать ты?

Я чуть не рассмеялся.

— Я возвращаюсь на кладбище. Мне придется выкопать много могил. Вполне можно начать и сегодня.

Мои слова удивили Эмзил.

— Ты и в самом деле веришь, что танец Пыли в ближайшие дни принесет чуму. — Она нахмурилась. — Ты не собираешься предупредить полковника Гарена?

— Я был у него этим утром и все ему рассказал, но он мне не поверил. И сомневаюсь, что поверит теперь. Он лишь будет рассержен тем, что я нарушил его прямой приказ и вернулся в город. Предполагается, что я должен прятаться на кладбище, чтобы не попадаться на глаза инспекции. Ты же знаешь, я позор полка.

Она, прищурившись, посмотрела на меня.

— Тебя все еще заботят подобные вещи?

— Конечно заботят. — Я тряхнул поводьями. — Я же сын-солдат.

ГЛАВА 27

ЗАСАДА

Я направил Утеса обратно той же дорогой. Мой разум бурлил, а кровь кипела от не находящего выхода гнева и сдерживаемой магии. Мои народы были готовы перебить друг друга. В тот миг, когда я осознал эту мысль, я понял, как сильно изменила меня магия. Не так давно я принадлежал лишь к одному народу. В то время я разделял убежденность полковника Гарена, что тракт и торговля принесут спекам пользу, и не смог бы поверить, что деревья могут быть чем-то большим, чем деревьями. Однако украденная часть моей души, превращенная в спека, теперь вернулась и стала мной не в меньшей степени, чем сын-солдат. С каждым днем ее воспоминания становились все четче. Уничтожение этих деревьев равносильно сожжению всех гернийских библиотек. Спеки не погибнут без них, но лишатся своих корней.

И все же в тот миг я не разрывался между моими народами; мои «я» объединило негодование на оба народа, и сейчас мне больше всего хотелось порвать все связи и с тем и с другим. Утес тащил повозку по пустынным улицам Геттиса к воротам. Часовые вызвали у меня новый приступ раздражения, остановив меня.

— Куда ты направляешься, солдат?

И с чего это вдруг они решили проявить бдительность? Впустили свободно, а сейчас зачем-то остановят?

— А куда я всегда езжу? Обратно на кладбище. Там мой пост.

Они переглянулись и кивнули.

— Верно. Можешь проезжать.

Я щелкнул поводьями, заставив Утеса перейти на рысь. Форт остался у меня за спиной. Однако всякий раз, когда Утес пытался пойти шагом, я подгонял его. Мне хотелось грохота пустой повозки на выбоинах, тряски и клубов пыли. Это больше соответствовало моему настроению. Когда мы выехали из города, я заставил Утеса бежать галопом. Повозка подскакивала на ухабах и рытвинах. Я проехал мимо двух полумертвых деревьев у брошенной фермы. Стая черно-белых стервятников нашла под ними какую-то падаль. Они с недовольным карканьем поднялись в воздух, потревоженные нами.

Я знал, что нарываюсь на неприятности, но меня это не волновало. Во мне нарастал гнев, и я искал ему выход. Все вели себя так, словно были уверены в собственной правоте. Неужели я один видел, как ошибаются обе стороны? Разрушение и смерть ожидали всех нас, и я не понимал, как их избежать. Отсутствие мишени для моего гнева превращало его в дракона, ворочающегося и скребущегося внутри меня.

Древесная женщина не раз повторяла: магия выбрала меня потому, что я мог совершить что-то, что прогонит отсюда мой народ. Снова и снова пыталась она убедить меня, что я уже сделал это или собираюсь сделать. Я всегда полагал, будто она жаждет уничтожения моего народа; теперь я сомневался, не считала ли она, что, только заставив мой народ уйти, можно спасти всех. Возможно, она права. Возможно, избежать сражения удастся, только убедив гернийцев покинуть земли спеков.

Но я не знал, как этого добиться. В ближайший месяц мне придется хоронить дюжины жертв чумы, а древние деревья спеков будут срублены. Никто не сможет одержать победу. Вместе со старейшими деревьями погибнет и культура спеков. Гернийцы будут умирать от болезни, которую среди них намеренно разнесли спеки. Смерть, смерть, смерть для каждого. Магия гудела во мне, пульсировала в моих венах с каждым биением сердца, но я не мог спасти ни единого человека.

Утес вновь попытался сбавить шаг. Пот стекал по его спине и бокам, и мне стало стыдно, что я без нужды измучил ни в чем не повинного коня. Мой гнев вдруг уступил место отчаянию. Я позволил Утесу идти медленно, и, когда грохот повозки стал тише, я вдруг услышал топот других копыт. Я оглянулся через плечо и мельком заметил быстро приближающихся ко мне всадников. Сверкнула вспышка — кто-то выстрелил.

Что-то было не так. Я дышал пылью, а не воздухом. Мою голову прорезала трещина, и сквозь нее в мозг вливался свет. Было больно. Я попытался поднять руку, чтобы прикрыть разлом, но пальцы лишь бессильно заскребли по грязи. С каждым вдохом я втягивал в легкие пыль. Я знал, что должен поднять голову, но мне не хватало сил.

— Думаешь, он мертв? — спросил меня кто-то.

Я не мог выговорить ни слова. Кто-то ответил вместо меня:

— Мертвее не бывает. У нас могут быть серьезные неприятности. Проклятье, Джейс. Одно дело — его остановить, и совсем другое — прикончить.

— Он пытался сбежать. Ты видел, как он гнал лошадь. Хостер сказал, он может избавиться от нее, если мы не заберем ее прямо сейчас. Мне пришлось стрелять. — Джейс явно злился, а не раскаивался.

— Успокойся. Никого это не озаботит, если мы докажем, что он виновен.

— Я не пытался убить его. Он сбавил шаг и сбил мне прицел. Он сам виноват, что обернулся.

Раздался третий голос:

— Я на такое не подписывался. Сожалею, что вообще в это ввязался. Я возвращаюсь в город.

— Мы все возвращаемся, — решил первый. — Джейс, ты поедешь на повозке.

Я услышал, как лошадь ударила копытами о землю и тут же заскрипели колеса. Потом наступила тишина. Я попытался закрыть глаза, чтобы изгнать из головы ослепительный свет, но они, как оказалось, уже были закрыты!

Боль не стихала. Я старался потерять сознание или заснуть. Не вышло. Перед моим мысленным взором вспыхивал и гас свет. Вместе с ним нарастала и утихала боль. Я не мог понять, что со мной произошло. Пытаться думать было слишком больно. Ни о чем не думать — тоже. Внезапно боль усилилась. Удары сердца волнами прокатывались внутри моего черепа.