Сказочная фантастика. Книга вторая - Уильям Тенн
— Расскажи нам о нем, — негромко попросила Эйджан.
Хаакон откинулся на спинку стула, залпом допил пиво, дал знак заново наполнить все кубки и быстро заговорил:
— Лучше я начну с начала. С того начала, когда люди впервые нашли и заселили Гренландию. В те дни они заплывали гораздо дальше, чем сейчас — не дождавшись пути в Винланд, каким бы хорошим он не слыл по рассказам, — но долгое время после этого они совершали поездки в Маркланд и добывали там древесину для нашей безлесной страны. И каждый год из-за границы приплывал корабль менять железо, лен и прочие товары на наши меха, шкуры, гагачий пух, китовую и моржовую кость, клыки нарвала....
Тауно не смог сдержать улыбки. Ему доводилось видеть, как клыки нарвала продавались в Европе под видом рогов единорога.
Хаакон нахмурился, но продолжал:
— Мы, гренландцы, никогда не были богаты. Но процветали и увеличивались в числе до тех пор, пока те из нас, кто был жаден на землю, не отправились на север и не основали третий поселок. Но тут погода стала ухудшаться, сперва медленно, потом все быстрее — летние холода и град не позволяли нам заготавливать сено, с каждым годом его было все меньше. А в море властвовали шторма, туманы и айсберги. Корабли приплывали все реже — из-за опасностей в пути и из-за войн и неурядиц на родине. Теперь между их появлениями могут пройти годы. Не получая того, что нам нужно для жизни и работы, мы не можем получить и с наших земель все необходимое, становимся все более бедными и отсталыми, все менее способными справиться с трудностями. А теперь... появились скрелинги.
— Они ведь миролюбивые люди, разве не так? — мягко спросила Эйджан.
Хаакон изрыгнул проклятие; Джонас сплюнул на пол.
— Они коварны, как тролли, — прорычал старший. — Благодаря своему колдовству, они способны жить там, где не могут жить христиане, и это навлекло на Гренландию гнев Божий.
— Как может такая красивая девушка, вроде тебя, хорошо говорить о таком отвратительном племени? — добавил Джонас и попытался улыбнуться Эйджан.
Ладонь Хаакона рубанула воздух.
— А что касается моего дома, — сказал он, — то тут история короткая. Целых двадцать лет племя скрелингов жило, охотилось и ловило рыбу неподалеку — к северу от Бигда. Они приходили к нам торговать, а норвежцы, хоть и не так часто, приходили к ним. Мне всегда это не нравилось, но запретить я ничего не мог — ведь они предлагали то, в чем мы нуждались. Но заодно они совращали наш народ и вводили его в грех. Больше всего страдали наши молодые люди: потому что у их женщин нет стыда, и они готовы расставить ноги для любого, с ведома и одобрения своих мужей... Да еще некоторые наши юноши хотели научиться охотничьим уловкам скрелингов, их умению строить дома из снега и натаскивать собак для бега в упряжках... — В его голосе зазвучала боль. — Четыре года назад я выдал свою дочь за Свена Эгиссона. Он был хороший парень, и они... жили, как мне кажется, в счастливой верности, хотя его участок был скуден на урожай — на самой окраине Бигда. Никто ближе их не жил к скрелингам, разве что одна или две христианских семьи. У них родилось двое детей, мальчик и девочка. В работе помогал батрак... Прошлым летом на нас обрушилась суровая нужда. Урожай травы пропал, пришлось забить почти весь скот. Но все равно мы были бы обречены голодать, если бы не смогли добыть кое-что в море. За летом последовала лютая зима. После бурана, бушевавшего несколько дней — вернее, неведомую часть бессолнечной ночи, такая здесь зима — я не выдержал и отправился с несколькими людьми на север: посмотреть, как перенесла буран Бенгга. Мы нашли Свена, моего внука Дага и батрака мертвыми. Они были похоронены под жалкой пирамидкой из камней, ведь земля — неосвященная земля! — промерзла настолько, что в ней было невозможно выкопать могилу. Бенгга и маленькая Халлфрид пропали. В их доме совсем не осталось топлива — ни щепки. А следы — полозья саней и собачий помет — выдали, что их забрали скрелинги... Обезумев от горя и ярости, я повел своих людей к каменным хижинам, в которых эти существа обитают зимой. Оказалось, что все они то ли ушли на охоту, то ли еще где-то шлялись — не знаю. С ними ушла и Бенгга. Оставшиеся сказали мне, что пришла она по своей воле и принесла с собой живого ребенка — пришла к их мужчине, на его грязное ложе, хотя у него уже была жена... Мы убили их всех, кроме одной старухи, и велели ей передать, что весной мы выловим и убьем без жалости всех остальных, если они не вернут украденную женщину и ребенка.
Огонь постепенно угасал, тени сгущались. Промозглая сырость глодала тело. Хаакон тяжело дышал. Эйджан спросила сдавленным голосом:
— Неужели вам не пришло в голову, что они могли говорить правду? На телах умерших не было следов насилия, не правда ли? Я бы сказала, что когда у них кончились припасы, убийцами стали холод и голод, или же болезнь — вы сами навлекаете их на себя, живя в такой грязи. Миник — тот инуит — мог прийти к ним, тревожась за нее, и она спаслась, уйдя с ним. Скорее всего, они давно были друзьями.
— Да, — признал Хаакон. — Ей очень нравились скрелинги, и слова на их языке она начала лопотать одновременно с норвежскими. Когда скрелинги приходили, они всегда привораживали ее всякими сказками и небылицами — бедную, доверчивую девочку... Но ведь он мог привести ее ко мне, мог или нет?! Я вознаградил бы его. Нет, ему нужно было увести ее силой. А потом — все, что вы слышали из ее уст, подтверждает мои слова — тот проклятый шаман околдовал ее. Смилуйся, Господи! Она потеряна, она запуталась в колдовской паутине... Так бывает с путниками, которых заманивают на холм эльфов... Она лишилась своего племени, лишилась спасения души, она и моя внучка... Если только мы
