Юлия Латынина - Сто полей

Араван был совершенно спокоен. Он заговорил, глядя лишь на мальчика.

– Год назад, – сказал он, – государственный преступник Баршарг сказал мне: «Новый первый министр никогда не забудет, что вы назвали его проказой, поразившей кости государства!»

И другие, странные люди, предупреждали меня – как будто я сам этого не понимал.

Но я понимал и другое – как много может сделать один человек.

Год я управлял провинцией. За зиму я построил дамбы и каналы в верховьях Орха. Это дало работу восьмидесяти тысячам нищих, которыми кишели города. Я накормил их зерном, припрятанным богачами, роздал им орошенные пустоши и снабдил ссудами, семенами и инвентарем. В этом году они сняли первый урожай. Экзарх Харсома не делал этого, чтобы люди продавали свой труд и свое тело, чтобы они становились рабами и нищими.

Меня могут казнить, но восемьдесят тысяч наделов – останутся.

Богачи скупали землю, но не платили налоги, а бедняки, продав землю, не освобождались от податей. Простой народ, будучи не в состоянии прокормиться, уходил и занимался торговлей. Власти не заботились о бедняках и не карали за попрошайничество.

Я покарал богачей, отдал в казну украденное – вместо налогов, сдираемых с бедняков, и раздал им земли. А когда на многих государственных землях в этом году был неурожай, я помог крестьянам ссудами, они сохранили свою свободу и не ушли в наемные рабы.

Богачи выращивали на захваченных землях не то, что предписано государством, а то, что выгодно богачу.

Я велел, чтоб древние законы соблюдались, я раздал семена хлопчатника и конопли, и проследил, чтобы каждая община высадила четыреста тутовых деревьев и по двести жужуба и хурмы, согласно древним законам. Я приказал раздавать ткацкий инвентарь. Меня могут казнить, – но люди в деревнях теперь еще долго будут носить домотканый хлопок, и не будут принуждены разоряться на покупную шерсть.

Экзарх Харсома принуждал платить налоги не продуктами, а деньгами, – получалось, их берут не с земли, а с имущества. Я отменил денежные налоги. Вместо того, чтобы брать с бедняка денег, которых у него нет, и тем заставлять его торговать, – я предоставил бедняку земли и ссуды.

Араван умолк на миг и опять поглядел на первого министра. Тот слушал бесстрастно, только постукивал пальцами по витому столбику трона. На безымянном пальце поблескивал большой розовый камень: один из тех небывалых камней, что должны были остаться Даттаму от чужеземцев из Западного моря.

– Люди жили в Нижних Городах без прав, обираемые взяточниками, в нищете и грязи. Я восстановил город Шемавер и основал города Алван, Меш и Корсун, переселил туда искусных ремесленников из Нижних Городов, а прочим раздал новые земли.

Меня могут казнить, – но в Нижний Город эти люди уже не вернутся: обретя цех или общину, никто не поедет жить в грязь и смрад. Потому-то Верхний Город можно построить за два месяца, а Нижние Города растут десятки лет.

Тайные секты плодились в Варнарайне. Не стало нищих – не стало и почвы для мятежей. Устами безобидных сектантов я успокоил народ, а тех еретиков, что не смирились, казнил.

Совесть моя чиста. Я сажал рис и полол сорняки. Я знаю, что сорняки вырастут вновь – но ведь кто-то должен их полоть.

Государь, соскучившись, махнул рукой, и стража увела докучливого чиновника.

Когда его вели, жена первого министра выступила из-за колонны и сказала ему по-аломски:

– Вы околдовали меня и мою страну и погубили человека, которого я любила, а вот сегодня тоже поняли, что на поединок выходят не с тем, чтобы выиграть.

Арфарра поглядел на нее и вежливо проговорил:

– Вы ошибаетесь, сударыня. Мне теперь нет смысла лгать – Марбода Белого Кречета заманил и убил Даттам.

Тут стражник поволок его за ворот, – так араван Арфарра в первый раз в жизни увидел юного государя и в последний раз увидел Залу Ста Полей.

Секретарь первого министра вел допросы сам.

– Я рад, что у вас чисто личные расхождения с господином министром. И надеюсь – вы подпишете эти бумаги добровольно.

Араван кашлял и листал показания, брезгливо посматривая то на свою форменную арестантскую куртку, то на кафтан секретаря с жемчужными клиньями не по чину.

Чиновники, отправленные ко двору, клялись, что Арфарра вымогал взятки за освобождение. Те, кто строил дамбы и выделял ссуды, признаваясь в хищениях и растратах, оправдывались тем, что половину ворованного отдавали аравану Арфарре…

Вдруг Арфарра поднял голову и спросил:

– А что, говорят, у вашей госпожи пропал ее розовый сапфир?

«Колдун», – изумился секретарь, но тут же опомнился.

– Подпишите, – сказал он, – и вам сохранят жизнь. Господин министр не желает, чтобы за палачом тянулась слава мученика. Он не так кровожаден, как вы.

– Вы лжете, – с досадой сказал Арфарра.

– Допустим, я лгу, и жизнь вам не сохранят. Но ведь вы радеете о пользе страны. Как же вы можете допустить, чтоб народ клеветал на государство: оно, мол, расправляется с честными чиновниками?

Арфарра покачал головой.

– Вы правы, но я этого не подпишу.

Секретарь только расхохотался.

Ночью, в темном и сыром каменном мешке, избитый и окровавленный, бывший араван Арфарра горько плакал.

Он соврал государю.

Он не смог сделать в части государства то, что можно сделать только со всем государством.

Он проиграл не сегодня утром, а год назад, в Иров день, когда побоялся расправиться с Даттамом силой и решил обойтись указами.

Он полагал: фабрика закроется сама, если запретить ввоз шерсти из страны аломов, расселить наемных рабочих по цехам и общинам, предписать выращивать на полях хлопок и коноплю, а крестьян ссудить ткацкими станками.

Сначала все шло хорошо.

Даттам убрал из мастерской жаровни, стал шлихтовать нити в отдельном сарайчике, и платить рабочим втрое больше.

Арфарра поразился, сколько труда Даттам крал у людей, и был доволен повышением платы, – еще два месяца такой работы, и храмовый торговец будет разорен совершенно.

Арфарре донесли: в отчаянии Даттам прибег к магии. Ищет, как сократить число рабочих рук. Хочет брать силу не от человека, а от пара или воды. Но у Даттама ничего не вышло. Да и старался-то он едва ли не по намеку чужеземцев, доставивших Арфарре столько напрасного страха.

Ему донесли: алхимик, отец Кедмераг, никогда не любивший ни Даттама, ни промышленную науку, из одной ненависти к Арфарре поклялся вырастить овец в реторте.

Овец Кедмераг не вырастил. Но из тех же азотных эфиров клетчатки, из которых делают гремучие смеси, он сделал искусственный шелк. Искусственный шелк был в шесть раз дешевле настоящего. Арфарра знал: сколько ни наказывай, – крестьяне норовили не только загубить насаженную им туту, но и старые деревья вырубали.