Стивен Эриксон - Дом Цепей

— Готовь арбалеты, — рявкнул Каракатица. — Если они полезут через…

На гребне, закрывая небо, показались вражеские воины.

— Ложись! — заорал Скрипач, перезаряжая. — Ложись!

Покатавшись по терновым кустам, Корабб вылез, отчаянно бранясь, и встал на ноги. Тела товарищей лежали со всех сторон, сраженные либо тяжелыми арбалетными стрелами, либо еще более грозными морантскими припасами. Тут, среди курганов, были еще морпехи — и он слышал топот лошадей, россыпью взбирающихся по склону — хундрилы! — ублюдки теперь в легких доспехах, наготове, ждут.

Он поискал Леомена, но не заметил его среди освещенных малазанскими огневыми гренадами воинов. Слишком мало их осталось стоять. Пришло время, решил он, для отступления.

Корабб подобрал талвар, развернулся и побежал наверх.

Оказавшись среди взвода морпехов.

Крики неожиданности.

Здоровенный солдат в сетийских побрякушках врезал Кораббу по лицу обернутым в кожу щитом. Корабб попятился — кровь хлынула из носа и рта — и бешено отмахнулся.

Тяжелый клинок обо что-то стукнул — и сломался прямо над рукоятью.

Корабб тяжело ударился оземь.

Солдат подскочил ближе и оставил что-то ему на животе.

Рядом, за гребнем, раздался еще один взрыв — сильнее всех, им уже слышанных.

Ошеломленный, глотающий слезы Корабб сел и увидел, как между ног падает небольшой глиняный шар.

От него поднимался дымок — шипящая плюющаяся кислота выгрызала путь наружу. Всего одна капля…

Взвизгнув, Корабб перекатился набок — наткнувшись на брошенный шлем. Схватил его и вернулся к жульку, нахлобучив сверху бронзовую шапку.

И закрыл глаза.

Взвод продолжал отступление — склон позади усыпан разорванными второй долбашкой Скрипача телами, Горячие Слезы врезались во фланг остатка нападавших. Каракатица ухватил сержанта за плечо, развернул.

— Ублюдок, которого свалил Корик, сейчас здорово удивится.

Скрипач уставился на человека, который как раз садился.

— Оставил дымящий жулек прямо на брюхе, — прокомментировал Каракатица.

Саперы остались понаблюдать.

— Четыре…

Воин сделал ужасающее открытие и откатился набок.

— Три…

Внезапно вернувшись прямо к жульку.

— Два…

Нахлобучил на него шлем.

— Один.

Взрыв поднял несчастного в воздух на столпе пламени.

Однако он сумел удержаться за шлем, поднимаясь все выше. Неистово болтая ногами, полетел назад, вздымая тучу пыли и дыма.

— Что за…

Но Каракатица не закончил. Саперы ошеломленно следили, как воин вскакивает, озирается, подбирает чье-то копье и мчится вверх по склону.

Гамет вогнал пятки в бока коня. Скакун загрохотал по дну низины, спускаясь напротив хундрилов.

Три скопища воинов пустыни сумели пережить ливень арбалетных стрел и припасов, нападая ныне на укрепленный холм. Им удалось загнать два взвода на курган; кулак видел, что морпехи тащат в окопы раненых. Меньше десятка солдат из этих взводов еще сражались, отчаянно удерживая вопящих налетчиков.

Гамет вытащил меч и послал коня прямиком на осажденную позицию. Приблизившись, увидел, как двое морпехов пали под натиском — и курган внезапно оказался взят.

Досаждавший чувствам поток стал вдвое сильнее; он начал дергать удила, ошеломленный, оглушенный каким-то ревом.

— Кулак!

Он воздел меч, лошадь неслась галопом словно по своей воле. Могильник близился.

— Кулак Гамет! В сторону, не туда!

Слишком много голосов. Крики умирающих. Пламя — оно гаснет… Тьма смыкается вокруг. «Мои солдаты умирают. Везде. Провалил… весь план насмарку…»

Дюжина налетчиков устремилась к нему — и справа кто-то еще — еще один взвод морской пехоты, близится, как будто они шли на подмогу осажденным, но изменили намерения.

«Не понимаете. Не сюда… туда… Туда, мои солдаты…»

Он увидел, как что-то большое вылетело из рук морпеха прямо в середину атакующих воинов.

— Кулак?

Два копья взметнулись, ища его грудь. И ночь взорвалась.

Он ощутил, что коня подняло. Гамета сорвало с седла. Голова животного поднималась невозможно высоко, шея выгибалась — и ударилась между ног Гамета за миг до того, как он потерял стремена, перекатился через круп.

Вниз, в туман крови и грязи.

Он моргнул, открыл глаза, обнаружив себя лежащим в мокрой грязи среди тел целых и порванных на куски. У края кратера. Шлем пропал. А меч еще в руке.

«Я… я был на коне…»

Кто-то скользнул, врезавшись в него. Кулак попытался выбраться, но его потащили за ноги.

— Кулак Гамет! Сэр! Я сержант Геслер — из Девятой роты капитана Кенеба — вы слышите?

— Д… да… Думал, вас…

— Точно, Кулак. Но мы их опрокинули. Сейчас мой взвод и Бордюк освобождают морпехов Третьей роты. Но вам нужно найти целителя, сэр.

— Нет, все нормально. — Он с трудом сел. Что-то не так с ногами — они не желают слушаться приказов. — Позаботьтесь о тех, что на кургане, сержант…

— Так и делаем, сэр. Пелла! Сюда, помоги с Кулаком.

Появился второй морпех, очень юный — «о нет, слишком юный для такого. Попрошу Адъюнкта отослать его домой. К маме и папе, да. Ему не нужно умирать…» — Тебе не нужно умирать.

— Сэр?

— Только лошадь была между ним и долбашкой, — сказал Геслер. — У него удар, Пелла. Ну-ка, бери за руки…

«Удар? Нет, мой разум ясен. Совершенно ясен. Наконец. Они все слишком юны для такого. Это война Лейсин… пусть сама и воюет. Тавора… раньше была ребенком. Но потом императрица убила ребенка. Убила ее. Я должен сказать Адъюнкту…»

Скрипач устало шлепнулся около угасшего костра. Положил арбалет, стер с глаз пот и грязь. Каракатица опустился рядом. — У Корика все еще головка болит, — пробормотал сапер, — но, кажется, никому особо пострадать не пришлось.

— Не считая шлема, — отозвался Скрипач.

— Да, шлема. Для нашего взвода единственная реальная стычка за ночь, не считая дюжины стрел. Даже этого ублюдка не убили.

— Ты стал слишком умным, Карак.

Сапер вздохнул. — Да уж. Наверное, старею.

— И я так подумал. В следующий раз попросту проткни ублюдка ножом.

— Удивительно, что он выжил.

Преследующие врага хундрилы Горячих Слез унеслись далеко за гребень долины — набег против малазанской армии превратился в войну племен. До рассвета оставалось два звона. Пехотинцы спустились собирать раненых, искать арбалетные болты; они снимали всё с тел павших малазан — ничего полезного нельзя оставить противнику. Угрюмое, некрасивое завершение любой битвы, и лишь покров тьмы дарует людям милость.