Вера Школьникова - Выбор Наместницы

– Возвращайся к морю, Ивенна. Это все, что я могу тебе оставить. Морская вода – горчит, корабли не всегда находят обратный путь, волны порой сметают самые крепкие стены… Но оно живое, а ты – нет. Сумей попросить – и оно наполнит тебя заново. Я хочу, чтобы ты жила.

Властью Семерых воздвигаются троны, возвышаются правители, возлагаются венцы, устанавливаются законы, охраняются границы. Правосудием Семерых караются преступники, изобличаются лжецы, заклеймляются воры, преломляются клинки убийц.

Солнце отражается от витражных окон ратуши, обливает расплавленным золотом флюгера и медные трубы глашатаев, выхватывает монетки на дне фонтана. Площадь перед ратушей не предназначена для казни – слишком маленькая, слишком нарядная, но в Суреме уже пять сотен лет как не казнили дворян, даже палача пришлось везти из Кавдна, городской умел только вешать. Коренастый южанин стоит, опираясь на двуручный меч, вопреки традициям империи он без маски. В Кавдне верят, что даже преступник имеет право заглянуть в лицо своей смерти, осужденным не завязывают глаза. Зрители переговариваются – все почтенные горожане, стража еще с вечера оцепила площадь, разную шваль и близко не подпустили. Говорят, что казни не будет – одного мятежника уже помиловали, а главного – попугать хотят, и тоже простят. Купцы недовольны – империя не возместила убытки, так пусть хоть разбойника накажут. А то что это такое! Солнце поднимается все выше, на балконе ратуши появились члены Высокого Совета, кресло наместницы осталось пустым. Наконец, привели осужденного, глашатаи зачитали приговор. Квейг остановился возле палача, обратился к нему согласно кавднскому обычаю:

– Назови свое имя, мастер удара. – Герцогу все равно, у кого в руках меч, но, как и любой моряк, он привык уважать чужие традиции. Палач обязательно должен назвать казнимому свое имя, а осужденный – признать за ним право умертвить себя, иначе в посмертии боги могут обвинить палача в убийстве.

Палач удивлен – не ожидал услышать положенные обычаем слова в этой варварской стране, да еще и на родном языке.

– Имя мне Горах, и Гартах был мой отец и наставник.

– Жизнь моя на лезвии твоего меча, Горах, сын Гартаха.

– Смерть твоя в моих руках.

Немногочисленные женщины в толпе вздыхают и отводят взгляды. Убытки – убытками, об этом пусть отцы и мужья беспокоятся, а им жалко красавца-мятежника. Может, и впрямь, помилуют?

Соразмерно все в сотворенном мире: на слабость есть сила, на горе – радость, на страх – отвага, на ненависть – любовь. По разумению Семерых отмеряются сроки, исполняются обеты, завершаются пути. Так завершился и этот путь, из рождения в посмертие.

Жрец Келиана закончил читать наставление, подошел к осужденному и провел по лицу герцога черным пером, окончательно отделяя его от мира живых, предавая во власть бога смерти. Квейг быстро глянул на балкон, с облегчением заметил пустующее кресло наместницы. Хорошо, что ее здесь нет. Опустился на колени перед плахой, положил голову. Дерево успело нагреться на солнце и теперь пахло смолой. Палач несколько раз рассек воздух над его головой, показывая толпе свое мастерство и разминая руки. Квейг прикрыл веки – солнце так ярко отражалось от витражного окна, что отвыкшие от света глаза слезились. Что же все-таки случилось с тем витражом из кабинета Иннуона? Вызолоченный парус стремительно приближался к нему, летел над волнами, не касаясь их, Квейг уже почти что разглядел выписанное старыми рунами название на борту, когда меч свистнул третий, последний раз.

CX

Уже неделю Леар Аэллин жил в королевском дворце. Теперь, когда все затихло, Энрисса могла бы оставить мальчика в Инхоре, под опекой Ланлосса Айрэ, но уступила настойчивым просьбам Хранителя. Старый Дью и в самом деле считал, что маленького герцога отметил Аммерт, хотя наместница и терялась в догадках, как он умудрился в этом удостовериться на расстоянии – не иначе вещий сон приснился. Впрочем, оно и к лучшему – пусть генерал Айрэ своих детей растит, только-только у него жизнь наладилась: любимая жена, законного наследника ожидают, старшего мальчика ведь пришлось объявить бастардом, чтобы получить развод. Дочь, правда, отдали в орден на воспитание, но из уважения к генералу Айрэ ведьмы оставили ей родовое имя и позволили навещать семью. Все вроде бы прекрасно, но вот особого счастья Энрисса во взгляде непобедимого генерала Айрэ не заметила. Нет уж, пусть герцог лучше растет в столице, а Ланлоссу и без того хватит. Недаром она отдала сыновей Квейга Старнису и Риэсте, а не графу Инхор. Детей нужно растить с любовью, а в Ланлоссе Айрэ накопилось слишком много горечи.

Вчера в тронном зале ей представили маленького герцога Аэллин. Она не успела особо приглядеться к ребенку, заметила только, что тот унаследовал родовые черты. С первого взгляда не ошибешься – персиковая кожа, черные бархатные глаза, тонкие губы, в движениях – детская порывистость и, при этом, безупречная гармония. Бело-голубой камзол с серебряной отделкой сидит, как в форме отлитый. Красивый мальчик… вырастет в красивого мужчину. И уже умеет нравиться: улыбается так, что на душе становится теплее.

Сегодня Хранитель попросил ее придти в библиотечную башню, в его личные покои. До сих пор Энрисса там не бывала; сейчас она недоумевала, почему нельзя было встретиться в кабинете. Вроде бы все уже уладили: мальчика Хранитель взял в ученики, в Аммертов день будет церемония посвящения. Злосчастную книгу старик прочитал и запрятал в самое дальнее хранилище, согласившись с наместницей, что Аред не имеет к сему труду никакого отношения, а управа на эльфов может пригодиться. Конечно, пока таким мечом противника зарежешь, из себя всю кровь выпустишь, добавил он, но книгу спрятал. И вот теперь – просит о тайной встрече.

Поколения Хранителей с давних пор жили на верхнем ярусе библиотечной башни. Взобравшись по лестнице на самый верх, Энрисса искренне пожалела, что старик так привержен традициям. Отдышавшись и приняв подобающий вид, она вошла в более чем скромное жилище – большая круглая комната, узкая кровать, прикрытая пестрым пледом (сейчас на этом пледе спал, раскинув по подушке руки, маленький Леар), несколько полок с книгами, здоровенный сундук, и, под окном – письменный стол, на край которого присела незнакомая ей рыжеволосая эльфийка. Энрисса окончательно перестала что бы то ни было понимать. Она только собралась спросить, что все это значит, как из-за деревянной ширмы, отгораживающей добрую треть комнаты, появился Хранитель. Он торопливо поклонился:

– Прошу простить меня, ваше величество, подготовка потребовала больше времени, чем я ожидал, – он осторожно положил на стол два металлических обруча, один побольше, другой поменьше.