Ричард Адамс - Шардик

Кельдерек покачал головой:

— Нет необходимости. Продолжай.

Мелатиса положила брошь обратно на одеяло.

— На второй день после ухода из Лэка, утром, мы нашли на берегу труп ребенка — мальчика лет десяти, худого как скелет. Заколотого ножом. С продырявленным ухом и следами от цепи на щиколотках. Солдаты были вне себя от бешенства. Тогда-то я и задумалась, уж не убили ли тебя работорговцы. Я сходила с ума от тревоги и, прости меня господи, думала больше о тебе, чем о владыке Шардике… Во второй половине того дня, когда я шла по берегу вместе с Тан-Рионом и его тризатом, навстречу нам вниз по реке спустились два челна с йельдашейским офицером, двумя солдатами и двумя жителями Тиссарна. Так мы узнали, что Раду найден, а Геншед и Лаллок погибли. Офицер поведал нам, как владыка Шардик отдал свою жизнь, чтобы спасти Раду и детей, и как он расколол скалу. Это было настоящее чудо, сказал он, как в старой волшебной сказке. Йельдашейцы, разумеется, не могли думать ни о чем, кроме Раду, но я допрашивала офицера, пока не выяснила, что ты был в плену у Геншеда и что Шардик спас и тебя тоже. «Израненный, в лихорадке и полупомешанный», — сказал офицер, но они полагали, что смерть тебе не грозит… Один челн продолжил путь в Зерай, но я упросила Тан-Риона посадить меня в другой, возвращавшийся обратно. Мы плыли вверх по реке всю ночь, держась рядом с берегом, где течение послабее, и достигли Тиссарна вскоре после рассвета. Сначала я отправилась к владыке Шардику, как требовали честь и долг жрицы Квизо. Никто не тронул его тело, и я — как и предсказывала тугинда — сразу поняла, что нужно сделать. Тан-Рион уже занялся необходимыми приготовлениями. Он ни словом не возразил, когда я обратилась к нему с просьбой. Теперь йельдашейцы относятся к владыке Шардику совсем по-другому, знаешь ли… Однако мой рассказ затянулся. Не буду больше утомлять тебя сегодня.

— Только один вопрос, — сказал Кельдерек. — Что с Раду и детьми?

— Они все еще здесь. Я виделась с Раду. Он отзывается о тебе как о своем друге и товарище. Мальчик очень слаб и раздавлен горем. — Мелатиса сделала паузу. — Среди вас была маленькая девочка?

Кельдерек резко втянул воздух и кивнул.

— За Эллеротом уже послали, — сказала Мелатиса. — Других детей я не видела. Большинство потихоньку оправляется, но мне говорили, что некоторые из них совсем плохи, бедняжки. По крайней мере, за ними всеми заботливо ухаживают. А теперь тебе надо поспать.

— И тебе тоже, моя милая Мелатиса Путешествуй-Всю-Ночь. Нам обоим нужно хорошенько выспаться.

— Доброй ночи, Кельдерек Играй-с-Детьми. Смотри, уже совсем стемнело. Я попрошу старую Дириону, благослови ее господь, принести лампу и посидеть с тобой, пока ты не заснешь.

56. Погребение Шардика

Хотя уже наступила темнота, издалека доносился шум работы: ритмичные слаженные крики «Раз-два, взяли!», стук молотков, треск расщепляемой древесины, частые удары топоров. Где-то у реки слабо мерцал свет факелов. Один раз, когда тяжелый всплеск сопроводился особенно громким многоголосым выкриком, Дириона, сидевшая подле своей лампы, неодобрительно поцокала языком. Объяснять, однако, она ничего не стала, и немного погодя Кельдерек перестал гадать, какая такая военная потребность в срочной работе возникла вдруг у солдат в этом глухом краю, где никакой угрозы нападения не было. Он заснул, а по пробуждении увидел отраженные лунные блики на тростниковой крыше и Мелатису, сидящую около светильника. Где-то поодаль йельдашейский часовой прокричал «Все в порядке!» невыразительным, монотонным голосом человека, соблюдающего заведенные правила.

— Тебе надо поспать, — прошептал Кельдерек.

Встрепенувшись, девушка подошла к кровати, легко поцеловала его и с улыбкой кивнула в сторону соседней комнаты, словно желая сказать, что ляжет спать там, а в следующий миг вернулась Дириона. Но позже ночью, когда он с воплем пробудился от страшного сна о Геншеде, рядом с ним по-прежнему сидела Мелатиса. Мечась во сне, он ушиб раненый палец, от боли в глазах мутилось, и девушка утешала его, как малого ребенка или домашнее животное, по нескольку раз повторяя одни и те же фразы ласковым, уверенным тоном: «Ну-ну, мой хороший, сейчас все пройдет, сейчас пройдет… потерпи немножко, потерпи немножко, сейчас все пройдет…», и наконец он почувствовал, что боль и впрямь отступает. Когда первые лучи рассвета прогнали ночной мрак, Кельдерек тихо лежал без сна, прислушиваясь к ровному плеску реки и набирающим силу звукам утра — птичьему щебету, стуку горшков, треску сухих веток, ломаемых о колено.

Впервые с тех пор, как он покинул Ортельгу, осознал Кельдерек, звуки эти радовали слух и наполняли сердце предвкушением нового дня. Сытно поесть с утра, выполнить дневную работу, ввечеру возвратиться усталым к домашнему очагу, обнять любимую, говорить и слушать — человек, имеющий возможность жить такой жизнью, подумал он, владеет поистине бесценным сокровищем.

Однако, когда Мелатиса накормила его и сменила повязку на руке, Кельдерек снова крепко заснул и проснулся незадолго до полудня, разбуженный солнечным лучом, коснувшимся смеженных век. Невзирая на боль, он чувствовал себя бодрее — уже не беспомощной жертвой, во всяком случае. Через несколько минут он спустил ноги на пол, с трудом встал, держась за кровать, и огляделся вокруг.

Его комната и соседняя располагались на верхнем этаже довольно большой хижины: дощатые стены и пол, тростниковая крыша вроде ортельгийских, настланная на стропильные жерди из зетлапа. С восточной стороны, за изголовьем кровати, тянулась галерея с перилами, а прямо под ней протекала река.

Подхромав к перилам, Кельдерек оперся на них и устремил взгляд за Тельтеарну, на далекий дильгайский берег. Посередине сверкающего на солнце потока рыбачили мужики, натянув сеть между двумя челнами, а слева на мелководье, совсем близко, стояли и пили несколько тощих волов. Тишина царила такая, что немного погодя слух Кельдерека уловил чье-то легкое дыхание. Он заглянул в соседнюю комнату и увидел Мелатису, спящую на такой же низкой, грубо сколоченной кровати, как у него. Во сне она была не менее прекрасной: безмятежно сомкнутые губы, гладкий лоб, продолговатые веки — что две волны, набегающие на щеки темными росплесками ресниц. Любимая женщина, которая ради него почти не спала сегодня ночью и вообще не спала вчера. Возвращенная ему Шардиком, которого он проклинал и хотел убить.

Кельдерек вернулся на прежнее место и долго стоял, облокотясь на перила и наблюдая за медленно плывущими облаками и их отражениями в реке, гладкой как зеркало: когда две утки пролетели на фоне белого облака, описали в небе круг и устремились вверх по течению, он видел отражения в воде так же отчетливо, как самих птиц. У Кельдерека возникло ощущение, что он уже видел такое прежде, — только вот где и когда?