Мервин Пик - Замок Горменгаст

Постепенно обитатели Замка переходили к жизни на земле вокруг Замка и во дворах первого этажа. Возник целый городок временных строений – лачуг, хижин, хибарок, сооруженных из глины, ветвей, обрывков полотна, из подходящих кусков железа, обвалившихся камней. Эти сооружения, при создании которых было проявлено много изобретательности, лепились друг к другу как соты. Здесь сосредоточилось основное население Горменгаста. Теснота была крайне непривычной и вопиющей, но все были объединены единым желанием – поскорее очистить Замок. Погода была – почти до монотонности – прекрасной. Зима оказалась очень мягкой. Весной иногда шел веселый дождь, урожай, выросший на землях, удобренных илом, был великолепен. Однако Замок по ночам, когда прекращались работы по уборке, стоял пустой.

По мере того, как высыхали бесчисленные помещения Горменгаста, по мере того, как их медленно, но верно вычищали, Тит, несмотря на благодушную, спокойную атмосферу, царившую в Замке, становился все более беспокойным и угрюмым. Давно были забыты болезнь и страхи, и не они разъедали его душу.

Зачем ему все это спокойствие залитых золотом солнца дней? Зачем ему вся эта умиротворенность? Зачем ему вся эта монотонная жизнь Замка, эти вечные камни, эти вечные ритуалы?

Хранитель Ритуала, бывший Поэт, исключительно ревностно относился к своим обязанностям. Его высокий интеллект, который раньше использовался для создания ослепительных, хотя и невразумительных стихотворных конструкций, теперь мог развернуться во всю свою мощь и действовать в сфере Ритуала. Решения его были часто так же непонятны, как и стихи, но тем более ценными они были для Замка. Хранитель был захвачен Поэзией Ритуала, и с его клинообразного лица никогда не сходило задумчивое выражение, словно он постоянно обдумывал глубинные философские проблемы, например, такую как соотносятся Красота Церемонии и Уродство Человека? Но так и должно было быть Хранитель Ритуала являлся, в конце концов, краеугольным камнем жизни Замка.

Проходили месяцы, и Тит пришел к окончательному осознанию того, что ему нужно выбирать: либо он останется символом власти, неким идолом, продолжающим наследственную линию, которая уходит в незапамятное прошлое, либо же превратится в глазах матери и Замка в предателя. Дни Тита были наполнены бессмысленными церемониями, чья значимость и священный характер возрастали в обратной пропорции к их полезности и понятности. После поединка со Щукволом Тит стал пользоваться в Замке особой любовью. Все, чтобы он не делал, получало всеобщее одобрение. Если на пути Тита встречались люди, то даже самые высокопоставленные из них отступали в сторону и почтительно кланялись, имя Тита в нововыстроенных хижинах и лачугах повторялось с почтением и волнением и детьми, и взрослыми, вслед Титу смотрели большими от восторга глазами. И все это Титу было очень приятно – как мед на языке.

Щуквол постепенно приобретал черты почти мифического монстра – а Тит представлялся победителем дракона, но живущим не в мире мифа, в прошлом, а сейчас – живой, настоящий.

Но все это почитание быстро приелось Титу. Мед стал слишком приторным. Никогда ранее Тит не ощущал себя столь одиноким. Матери нечего было сказать своему сыну. Гордость за него, за то, что он совершил, лишила ее слов. Графиня снова стала молчаливой, грузной и грозной фигурой, окруженной белыми кошками, ее плечи как и раньше были усыпаны птицами.

Графиня свершила то, что потребовали от нее грозные обстоятельства. Она успешно руководила спасением людей и вещей от наступающего потопа. И она сделал все, чтобы очистить Замок от Щуквола – ее усилия увенчал ее сын. А теперь она снова могла уйти в себя. Ее мозг опять стал засыпать. Она потеряла к нему всякий интерес, как и к тому, что этот мозг мог бы свершить. В нужный момент проявились ее мощные мыслительные способности – словно из темного чулана вынесли какое-то мощное, хитроумное устройство и оно заработало, и заработало успешно, ее решения были взвешенными и хорошо рассчитанными – так под командой опытного полководца двигается армия. Теперь все остановилось – хитроумное устройство снова снесли в чулан, армию распустили. Беспокойство по поводу таких абстрактных ценностей, как честь и достоинство рода Замка, сменилось заботой о кошках и птицах. Графиня перестала размышлять над происходящим. Она теперь считала, что все, что сказал ей Тит, было лишь порождением его болезненного состояния. Она решила, что Тит просто не понимал значения своих слов. Он жаждал свободы от своего древнего дома, от своего наследия, от своих прав, полученных им при рождении? Какой в этом был смысл? Никакого. И Графиня погрузилась в темноту, освещаемую лишь зелеными глазами ее кошек и ярким оперением ее птиц.

Но Титу уже было невыносимо думать о том, что вся его жизнь пройдет в монотонном повторении мертвых обрядов и церемоний. С каждым уходящим днем он становился все более беспокойным. Он ощущал себя посаженным в клетку. Смерть Флэя закалила его. Смерть Фуксии оставила в груди болезненную пустоту. Победа над Щукволом дала ему возможность проверить меру своей храбрости.

Тит невольно считал, что мир, лежащий за горизонтом – мир неизвестный, непонятный, вроде бы нигде не существующий, но тем не менее обступающий Горменгаст со всех сторон – устроен по тому же принципу что и Горменгаст. Но одновременно он осознавал, что тот неведомый мир должен быть устроен иначе, что нигде больше нет ничего подобного его древнему дому. И он стремился именно к тому, что отлично от Горменгаста: к местам, где вздымаются к иным небесам иные горы, через иные леса текут иные реки. О, как он жаждал увидеть все это! Он жаждал проверить себя в ином мире. Ему хотелось путешествовать, но не как Герцогу, а просто как человеку по имени Тит, за душой которого ничего нет, кроме этого имени.

И тогда он будет свободен. Свободен от верности Горменгасту. Свободен от своего дома. Свободен от церемоний, сводящих его с ума своей нелепостью. Свободен быть человеком, а не представителем великого Дома Стонов. Его порыв к свободе был вдохновлен встречей с удивительным летающим созданием. Если бы эта встреча не произошла, вряд ли он решился бы на бунт против Горменгаста. Своим примером это создание показало ему прелесть независимости и свободы, дало ему понять, что людей удерживает вместе лишь страх. Страх остаться одному, страх оказаться отличным от других. Самостоятельность и независимость чудного создания взорвали изнутри его убеждения. С того самого момента, когда он осознал, что это создание не плод его воображения, мысль о нем преследовала его постоянно. Эта мысль не покидала его и сейчас, как и мысль о том, что можно существовать и без Горменгаста.