Екатерина Иванова - К тебе я руки протяну…

— Ну да, конечно-конечно. — Вен скользнула в кресло поближе к камину. — Что ж, уважаемый Пайлок, покажи моим людям комнаты.

Я указал Хени на Пайлока и попросил его отнести сумки наверх.

— Ральт, Ральт. Ты не оставишь меня?

Мне показалось или она спросила о чем-то большем?

— Нет.

Вен рассмеялась.

— Я очень благодарна тебе, Ральт.

— Мне? Но за что?

— Разговор с этой тварью разбудил во мне то, о чем я уже и забыла мечтать. Видишь ли… — Тонкопалая ладонь скользнула по тепло-охровому подлокотнику. — В моем роду из поколения в поколение передается дар. Я была его лишена до сегодняшнего дня.

— Это хорошо, что вы обрели его?

— Да. — Ее лицо снова осветилось улыбкой. — Это хорошо.

Вечером мы вновь спустились к камину. Я сидел на ковре у ног Вен, глядя в огонь. Хени точил меч невдалеке от нас, ближе к свету.

Мне не было страшно или горько. Мне было никак. Стоило переступить порог ненавистного дома, как тело заледенело, и только глаза и уши оставались живыми, чтобы видеть ее жесты, чтобы слышать, что она скажет. Один раз моя броня была пробита. Когда Эльбат назвал сумму. Я не знал, что мы стоим столько. Но ее равнодушное «договорились» уничтожило навалившееся отчаяние.

Что бы ни было, что бы ни случилось в будущем, я свободен от его рук.

Я смотрел в огонь и наслаждался покоем.

В коридоре раздался шум, и в комнату вошли двое. Пожилой хайрец в зимнем отаки с широкими рукавами. Тяжелые штаны с широким поясом и теплая накидка. На рукавах вышит родовой герб: белый медведь, вставший на дыбы. На выпущенной из косы пряди — черная бусина. Тейт, один из хранителей Границы. Суровое лицо, седые, когда-то белые волосы. Вторым был… Вторым была бабочка. Рыжий парень лет двадцати пяти. Я не помнил его по Голубятне. Но ничем иным нельзя было объяснить некое ощущение общности, появляющееся у меня, когда я встречал себе подобных.

Я поднял голову к Вен и выдохнул:

— Вот и третий для вас, госпожа. Рыжий, как заказывали.

Ой, дурак! Расслабился. Сейчас получишь. Голова сама вжалась в плечи.

— Я не ослышалась?!

Ну, точно. Лучше промолчать. Все равно…

— Нет, я точно слышала. Слышала в твоем голосе ехидство!

Последовал болезненный тычок в бок.

— Ра-альт. Очнись!

Я посмотрел на нее.

— Эй! Все нормально. — Теплая ладонь скользнула по моей щеке. — Я рада, что ты пытаешься шутить. И перестань, наконец, называть меня госпожой. Хотя бы наедине.

— Я… Хорошо, Вен. — Я постарался сказать это как можно тверже.

****

Новые гости поздоровались. Старший сел в кресло и, глядя в огонь, рыкнул:

— Теритэль, наши вещи в комнату, что укажет хозяин.

Юноша безмолвно поклонился и вышел за Пайлоком.

Пару раз рыжий пронес мимо нас дорожные сумки, затем вернулся и встал у кресла хозяина. От нечего делать я пристально следила за ним.

— Теритэль, мой ужин.

Вскоре на коленях хайрца оказался поднос с едой и бокалом вина.

— Теритэль, что с оружием?

И все это, не глядя на парня.

Одно поручение следовало за другим. Рыжий, и в начале двигавшийся не очень споро, начал запинаться на ровном месте. На виду у хозяина он еще держался, но стоило юноше выйти из поля зрения хайрца, как движения его становились рваными, неуверенными. Несколько раз он даже оперся о стену.

Внезапно меня осенило.

— Ральт, ты сказал, что он может стать третьим в моей коллекции… — Малыш несмело улыбнулся. — Так значит, он бабочка?

— Да. А что?

— Посмотри внимательно.

Несколько минут Ральт присматривался к парню. Затем лицо его помрачнело, и он неохотно кивнул.

— Он падает в бурю, госп… Вен.

— Я тоже так думаю.

Не было причин вмешиваться, но робкая надежда в глазах Ральта заставила меня. Я решительно поднялась и остановилась у кресла хайрца.

— Вы позволите задать вам вопрос, тэйт?

Мужчина встал и представился:

— Байрет Торнтон, Ледяная берлога. К вашим услугам, эрэ.

— Ильравен Златосадская.

— Давайте присядем, эрэ Ильравен, и вы зададите свой вопрос.

Мы расположились в соседних креслах. Тэйт, глядя на меня, бросил подошедшей бабочке:

— Тэритэль, проверь лошадей.

Юноша вздрогнул и, поклонившись, вышел из комнаты.

— Ваш вопрос, эрэ?

Я собралась с духом и выпалила:

— Зачем вы мучаете парня?

— Ему это полезно.

— Вы убиваете его.

— Убиваю? Всего лишь выбиваю ребяческую дурь. Он должен знать, что я им недоволен.

— Что он должен был сотворить, чтобы…?

— О, всего лишь без приказа броситься на авангард гхайс, оставив без прикрытия катапульту. Сопляк! Не спорю, в Голубятне готовят отличных бойцов, но вот воин из него пока никакой.

Я скрипнула зубами и рявкнула:

— И за это вы обрекли на безумие?!

— О чем вы говорите, эрэ?! — Его изумление было неподдельным.

Неужели, я ошиблась? Нет, не может быть.

— Что вы знаете о буре Эйхри, тэйт Торнтон?

— Все, что мне удосужились сказать в Голубятне, но к чему… Погодите, вы хотите сказать…?!

— Когда вы в последний раз касались его?

— В конюшне, когда мы приехали.

Я ничего не понимала.

— Но отчего у него вид, как будто он падает в бурю?

— Вид? Я не заметил. Ну да, он устал от поездки, но…

В комнату вбежал конюх и, остановившись рядом с нами, выпалил:

— Там, того-этого, парень ваш…

— Что? — Тейт привстал с кресла.

— Кажись, окочурился он.

Только руки Хенрика — оказывается, он давно уже стоял за моей спиной — не дали мне залепить пощечину седовласому лицемеру.

Тейт вскочил с кресла и выбежал в коридор. Конюх ринулся наверх, за Пайлоком. Через несколько минут они пробежали мимо нас в конюшню, откуда послышался львиный рев:

— Врача!! Врача!!

Он жив.

— Ральт, теплой воды. Хенрик, сумки. — И я сорвалась с кресла.

Конюшенные ворота скрипели под порывами ветра. В лицо пахнуло свежим навозом и… молоком? А… Справа за тонкой, не достающей до потолка перегородкой Пайлок устроил коровник. Из глубины здания доносился хриплый голос конюха:

— Я, стал быть, пекарева битюга-то пристроил тут. Ага… Хибара-то его сгорела надысь. Ну вот… а парень ваш… небось раздразнил его. Вона как, еще и не отошел, стал быть.

В стойле, перекрытым толстой лесиной, ярился гнедой северной Выносливой породы.

— Тэли? Тэли! Ответь мне!

Мальчик на руках Тортона молчал. Света факела не хватало, и я нагнулась ближе. Ресницы дрожат. Жив.