Станислав Романов - Больше, чем игра

Длинноволосый парень у кассы, словно услышав мысленный вопрос Егора, поднял глаза — и вздрогнул. Егор даже оглянулся — за его спиной стоял десятилетний мальчишка, но продавец выпучил глаза так, словно явился ему призрак старика костлявого, обагренного кровью.

Да на меня же он вылупился! — сообразил Егор. — Точно, на меня. Вот только как он может знать меня в лицо, если его лицо мне незнакомо?..

А продавец уже опять опустил глаза и пробормотал, теребя в руках деньги:

— Черт, сбился. Придется пересчитывать.

Но теперь двое его приятелей смотрели на Егора очень пристально, и в перекрестьи их цепких взглядов он ощутил угрозу. Егор попятился к двери и поспешно выскочил из магазина.

Прав был Воронин, прав!

Егор шел домой со свежим, мягким батоном. Батон он купил еще горячим, не удержался, тут же отломил хрустящую корочку и съел. Вот сейчас придем, чайку согреем, бутербродов…

На скамейке возле подъезда сидела девушка, одетая в джинсовую юбку и белую блузку; склонив голову, она читала книгу в яркой глянцевой обложке, длинные светлые волосы почти скрывали ее лицо. Тем не менее Егор узнал ее сразу. Он подошел ближе, остановился возле скамейки и хозяйски осведомился:

— Давно сидишь?

Лена закрыла книгу, снизу вверх взглянула на Егора сквозь русую челку.

— Нет, не очень.

— Значит — давно, — сказал Егор и распахнул дверь подъезда. — Пр-рошу!

Лена убрала книжку в сумочку, встала, одернула юбку и последовала за Егором с покорным и одновременно гордым видом. Пока они поднимались на пятый этаж, никто не проронил ни слова. Оба ощущали примерно одно и то же — как будто есть между ними нечто хрупкое. И, опасаясь нарушить это, — молчали. Словно с обоими такое было в первый раз.

Впрочем, такое — именно в первый.

В квартире Егор кое-как превозмог неловкость, проводил Лену на кухню и предложил садиться на любой из трех табуретов. Сам же занялся приготовлением чая и бутербродов. Он зажег на плите газ и поставил на огонь чайник, нарезал батон, затем достал из холодильника колбасу и, отвалив два толстых ломтя, соорудил пару больших, по-мужицки щедрых, бутербродов. Лена сидела, выпрямив спину и сложив руки на коленях, молча наблюдала, как Егор со всем управляется. А он достал из кухонного шкафчика коробку с английским чаем в пакетиках, две большие керамические кружки и опустил в каждую кружку по пакетику на нитке. Чайник наконец зашумел, запел, забурлил. Егор выключил газ, прихватил горячую ручку чайника через полотенце и напузырил в кружки на две трети белого кипятку — по кухне немедленно начала распространяться волна чайного аромата.

— Просто, но вкусно, — сказал Егор, подавая Лене бутерброд на тарелочке. Снял крышку с сахарницы и вместе с чайной ложечкой придвинул поближе к гостье. — Сахар по вкусу. Если слишком горячо — можно разбавить, — Он взялся за кувшинчик с холодной водой.

— Лучше разбавить, — сказала Лена.

Егор долил холодной водой ее кружку и, заодно, — свою.

— Спасибо. — Лена уже вполне освоилась и держалась нисколько не скованно, словно ходила в гости к Егору каждый день. Она положила в чай сахару, поддела ложечкой чайный пакетик и, обмотав его ниткой, выжала досуха; потом взяла сооруженный Егором огромный бутерброд и принялась откусывать от него понемногу и запивать маленькими неслышными глоточками чая.

У Егора такого изящества не получалось, да он не особенно и старался — он был дома и сам себе хозяин — заглотил бутерброд в два счета и чай пил с паровозным шумом.

— Еще бутерброд? — предложил Егор, когда Лена проглотила последний кусочек.

— Нет, спасибо.

— Пожалуйста. Ты поброди пока по квартире, а я посуду быстро сполосну.

— Помощь не нужна?

— Я и сам могу справиться с этой ужасно тяжелой работой.

Егор сгрузил в мойку кружки, ложки, тарелку; открывая горячую воду, услышал, как Лена скрипнула дверью ванной комнаты: Черт! Там же… А-а, пускай, — быстро вымыл посуду и расставил на решетке для просушки.

Лена уже была в комнате. Она стояла возле книжного шкафа, настежь распахнув его стеклянные дверцы, и водила пальчиком по корешкам книг, едва их касаясь, — Стругацкие, Лем, Борхес, Кастанеда, Желязны и, конечно, Толкин.

Егор остановился в дверном проеме, привалившись плечом к косяку. Он ничего не сказал, просто смотрел. Лена закрыла книжный шкаф и спросила, не оборачиваясь:

— Это твоя собственная квартира?

— Ага, — сказал Егор.

— Ты, наверное, хорошо зарабатываешь?

Егор усмехнулся.

— Не настолько хорошо, как ты думаешь. На квартиру мне полжизни нужно было бы работать. Мне отец сделал такой щедрый подарок на позапрошлый день рождения.

Лена обернулась.

— Так это твой отец хорошо зарабатывает? Наверное, он очень богатый человек. Как Джордж Сорос.

Егор усмехнулся еще раз.

— Как Смок Белью, скорее.

— Он золотоискатель? Как интересно.

— Ужасно интересно, — сказал Егор хмуро. Он не стал объяснять гостье, что из-за этого проклятого золота родители его развелись, а сам он ушел из дома в общежитие.

Лена перешла к полке, на которой стояли компакт-диски, немалая егорова фонотека. Егор тратил на музыку до половины заработка и коллекцией своей был очень горд.

— Как их много, — сказала Лена.

Егор подошел ближе.

— Что хочешь послушать?

— Стинга, — сказала Лена.

— Стинга? Пожалуйста. — Егору и самому Стинг очень нравился, он его песни знал чуть ли не наизусть и выбирал недолго — потянул с полки альбом…nothing like the sun и пустил, не без умысла, с седьмой дорожки — We`ll be together.

Егор увидел, как Лена улыбнулась — похоже, тонкий намек был ею прекрасно понят и даже, кажется, одобрен. Прекрасно. Он продолжил свою игру.

— Знаешь, я с детства мечтал научиться играть на пианино. Ты можешь меня научить?

Что-то промелькнуло у нее в глазах, что-то очень волнующее. Она подошла вплотную, шепнула:

— Посмотрим, насколько музыкальны твои пальчики…

7

Восемь часов вечера. Магазин Проспект уже закрылся, но продавцы не разошлись по домам — все трое остались в магазине. Крепыш с бычьей шеей все так же жует резинку и смотрит телевизор, теперь Самоволку. Другой продавец сидит на стуле рядом с входом в подсобку и задумчиво вертит надетую на палец металлическую пластину, похожую на многолучевую звездочку с острыми, как у бритвы, краями. Третий, тот самый длинноволосый, обеспокоенный недавним визитом Егора Трубникова, нервно расхаживает вдоль стеклянных витрин.

— Зачем он приходил? Зачем? — Он останавливается напротив товарища, забавляющегося с сюрикеном.