Татьяна Тихонова - Заонежье, или Жизнь по ту сторону...

Высокий, худой словно жердь, мужчина в наброшенном на плечи тулупе, стоял, слившись в сумерках с серым забором. Молча, он отворил ворота и, взяв под уздцы Саврасого, ввел его во двор, за ним последовали остальные…

Двор был неширок. Лохматый пес лишь рвался и хрипел от злости, уже посаженный на цепь, — хозяин ждал гостей. Молодой лесович, судя по всему, сын хозяина, быстро управлялся с лошадьми, с удивлением разглядывая эльфов.

Спешившись, каждый первым делом расправлял затекшие плечи, ноги, стряхивали куржак, повисший на бровях, шапках… Усталость брала свое — хотелось упасть и не двигаться. А Айин? Свей с любопытством поглядывал на девушку, которая, казалось, была невозмутима…

И только войдя в дом, и взглянув в ее осунувшееся лицо, он понял, как она измучена. Сев в уголок к печке, она закрыла глаза, сложила руки на коленях и замерла… и уже через мгновение дыхание ее стало ровным, губы приоткрылись… она спала. Свей как зачарованный смотрел на нее — это была такая необычная красота.

Длинные пряди волос выбились из-под плаща, в котором она так и уснула, и теперь мягко подчеркивали нежный овал лица. Все в нем Свею казалось прекрасным: и длинные ресницы слегка раскосых глаз, и тонкий нос, и яркие с мороза губы… Нежное вытянутое ушко задиристо торчало из вороха спутавшихся русых волос — Свей подумал, что эльфы словно нарочно выставляют их напоказ… И тут его кто-то сильно толкнул…

Дрод! Он прошел мимо и… обернулся… и пожал плечами… Извиняется? Или издевается?

Рангольф, заметив, что Айин спит, подошел, склонился над дочерью и, легко подняв ее, понес в дальний, темный угол большой единственной комнаты в доме. Там уже были застелены широкие лавки и забросаны медвежьими шкурами…

У стола улыбчивая, щедрая на ласковое слово хозяйка, назвавшаяся Лесей, собирала ужин. Горшок с густым наваристым супом с зайчатиной, круглый хлеб, солонина, нарезанная крупными ломтями…

Все потянулись к столу. Обхватив глубокую глиняную чашку, Свей жадно принялся есть горячее вкусное варево.

Прова, так звали хозяина, потихоньку расспрашивал Мокшу, который, немного совсем поев, отставил чашку. Удивительно было, что Схлоп молчит… но тот ел, не поднимая головы, и лишь пустела чашка, как он тут же протягивал ее готовой услужить Лесе, которую та щедро наполняла.

— Ты, Прова, нас словно ждал… Предупредил кто? — спросил дружинник.

— Про вас еще от ручья знаем, думали раньше придете… — ответил тот. — Неспокойно теперь. Дозоры ставим и днем, и ночью… После того как Ручьевку вырезали, так и ставим… Хорошо еще до орков князь Игорь схронов понаделал. — Тут Прова посмотрел на Свея, — видел я тебя как-то с отцом… Жаль его, хороший был воин…

Он помолчал, опустив голову и глядя отрешенно куда-то в пол. Чувствовалась и жесткость в нем, и властность. И нельзя было здесь в лесу без этого, не выжить. Небольшие его, глубоко посаженые глаза вновь принялись изучать гостей.

— Вот ты, дрод… — очень пренебрежительно обратился он к Умо, который только вскинул небольшие чернющие глаза на него из-за сальных прядей волос, среди которых болтались сушеные змеиные головки, — почему ты не со своими? Ходишь, трясешь здесь своими змеюками… Знаешь ведь, что противно на тебя глядеть, а все равно трясешь… — Чувствовалось, что Прова решил отвести душу, что называется, и вцепился в несчастного дрода мертвой хваткой. — Ох, не люблю я вас, ненашенские вы…

Умо опустил руки с похлебкой и так и сидел, пристально уставившись на лесовича, словно ждал, когда тот все выскажет, чтобы ответить.

Но Рангольф вдруг проговорил:

— Тихо…

Все и так молчали, раздосадованные злой выходкой хозяина. А тут даже Леся остановилась на полпути, отрезая хлеб, зажав в кулаке большой охотничий нож и прижав к груди круглую булку.

Но пока в этой тишине… была только… тишина… Звякнула цепь во дворе… Вздохнул маленький сынишка хозяев во сне, перевернувшись на другой бок… И только тут не услышали, а скорее почувствовали все… топот… дробный топот неподкованных, быстро бегущих тварей…

Прова мгновенно переменился в лице… Схватив висевший конец толстой веревки, уходившей куда-то на крышу, он принялся его отчаянно дергать, в то же время крича жене:

— Поганые!!! Лезьте в подпол!!! Скорее!!!

Вдруг под крышей задергалась, загремела удивившая всех поначалу связка старого проржавевшего железа… обломки старых мечей, ножей, сохи… которые были увязаны вместе и подвешены к потолку. Все это теперь тряслось и назойливо звякало. Прова досадливо рявкнул:

— Поздно, поздно предупреждают!

В общей сутолоке Прова не забывал подбегать время от времени к своей веревке и дернуть ее хоть раз, подавая сигнал другим домам о надвигающейся смертельной опасности…

Леся торопливо спускала одетых детей в подпол, когда же все были там, она хотела сама остаться, но Прова ее почти впихнул в тянущий холодом проход. Старший сын оставался с отцом, и глаза матери тоскливо смотрели на него, пока дверца люка не закрылась над нею, но так и не произнесла ни слова — нельзя воину жалостью размягчать душу…

В доме уже никого не было, когда по деревне заметались тени.

Неслись орки молча, не заботясь особенно, слышат их или нет… Просто твари они да и все, о чем им говорить между собой, так говорили лесовичи после первого их кровавого набега. Темные, кровожадные твари… В глазницах которых металась дикая необузданная ярость, обличьем которые были страшнее зверя лесного, мерзкие черты которого долго еще помнились и были страшным сном в ночи…

Собаки, срываясь на хрип, рвались на заборы, чуя отвратительный смрадный дух пришельцев… Не успевал Прова увести пса, и теперь он, спрятавшись на чердаке дома, посматривал на него и мотал головой, словно ругая себя…

Когда три десятка орков влетели в узкий проход между домами, была пущена первая стрела Провой, и словно град обрушился на головы завертевшихся наездников — со всех чердаков, из-за углов домов, из-за заборов полетели стрелы… Не все они попадали в цель, темно было, да все равно урон нанесли немалый…

Орки разделились… Одни, ломая ворота, рвались в дома, другие, издавая мерзкий рев, бросались всюду, откуда летели стрелы… Прячась в тени заборов, они высматривали защитников… Лесовичей, защищающих деревню, было от силы десятка два, да и то вместе с гостями.

Рангольф, бросив несколько слов дочери на своем языке, с Мокшей ушел сразу, растворившись в темноте, и сейчас тот и другой появлялись, словно призраки, из ниоткуда перед мерзкими тварями. Их мечи без устали рубили и рубили, мелькая в свете луны, вышедшей к этому времени на небо. Ее неяркий свет залил мертвенной синевой лесную ложбину, и страшные тени носились там…