Роджер Желязны - Двор Хаоса

И наконец — вот тут-то я впервые не усомнился в реальности видения — глазам моим предстал унылый серо-белый пейзаж, нечто вроде лунной поверхности. Окошко было крохотным, располагалось на самом краю поля зрения, слева, да и открылось оно на какую-то секунду, не больше. Звезда всхрапнула.

Сперва появился серо-белый лес, сильно скособоченный; можно было подумать, что мы проезжаем мимо него под каким-то диким углом. Изображение крохотное, тусклое, но на этот раз оно держалось подольше, секунды две.

Внизу, прямо под ногами, — часть какого-то горящего здания. Здание черно-серое, огонь — серый.

Сверху — обрывки криков и воя…

Темно-серая, призрачная гора; по ближнему еесклону, по серпантинной дороге поднимается факельная процессия…

Женщина, висящая на древесном суку, шея захлестнута туго натянутой веревкой, голова неестественно свернута, руки связаны за спиной…

Горы вверх тормашками, внизу проплывают черно-белые облака.

Щелчок.

Легкая дрожь, словно мы на мгновение соприкоснулись с чем-то осязаемым — ну, может, копыта Звезды царапнули о камень. И снова тишина..

Проблеск.

Головы, сочащиеся темной кровью, катятся по земле… Короткий, неизвестно откуда долетевший хохот… Мужчина, прибитый гвоздями к стене Вверх ногами…

Снова белое сияние, вздымающееся и опадающее, как морские валы…

Щелчок. Проблеск.

Одну — не больше — секунду над головой висело черно-белое, как гравюра, небо, копыта Звезды касались каменной тропы. Затем этот жалкий пейзаж исчез, и я — через Камень — бросился за ним следом, чтобы найти, вернуть.

Щелчок. Проблеск. Щелчок. Грохот.

Каменистая тропа круто карабкается по склону, впереди перевал… Монохромный, как и прежде, мир… За спиной — не то раскаты грома, не то…

Мир начал бледнеть, теряться в тумане. Я крутил Камень, как ручку фокусировки. Мир вернулся… Два, три, четыре — я считал удары сердца, удары копыт, почти заглушенные громом… Семь, восемь, девять… Мир становился ярче и ярче. Я глубоко вдохнул холодный, пронзительный воздух.

За громом и гулкими раскатами эха донесся мерный шелест дождя. На меня не падало ни капли.

Я оглянулся.

В сотне метров за моей спиной стоял дождь. Ровная, сплошная стена, почти непрозрачная — только пристально вглядевшись, я сумел различить смутные очертания ближайших гор.

Я прищелкнул языком, и Звезда пошла резвее. Вскоре мы выбрались на почти ровный участок тропы, проходивший между двух вершин — вылитые средневековые башни. Черно-белый мир напоминал рисунок углем, в низко нависшем небе чередовались полосы тьмы и света. Мы поднялись на перевал.

Меня била дрожь. Я хотел натянуть поводья, спешиться, поесть, попить, покурить, отдохнуть, да просто размять ноги. Однако близость зловещей грозы не позволяла расслабиться.

Копыта Звезды мерно стучали по камням, в узком ущелье, зажатом между двумя скалистыми кручами, разносилось гулкое эхо, над головой все так же висела шкура небесной зебры. А вдруг эти горы задержат грозовой фронт? Хорошо бы, но как-то мало верится. Гроза ничем не походила на обычную; не знаю уж почему, но я ощущал тошнотворную уверенность, что она растянулась до самого Амбера и что если бы не Камень, я увяз бы в ней и пропал навеки.

С нелепого неба повалил снег. Нет, не совсем снег, даже совсем не снег, а мелкие бледные цветы; они падали и падали, покрывая камни толстым пушистым ковром. Теперь цокот копыт звучал мягко, приглушенно, а в воздухе повис приятный, чуть сладковатый запах. Приутих и гром, угрожающе ударивший за спиной, на неприступных стенах и слева, и справа повисли косые серебристые полосы. Весь этот мир пронизывало странное, сумеречное — под стать освещению — чувство.

Подъехав к выходу из ущелья, я увидел внизу, то ли близко, то ли далеко — какие-то фокусы перспективы не позволяли определить расстояние — долину, сразу воскресившую в воспоминаниях ту ночь в Тир-на Ног-те. В неярком, похожем на лунный, свете полосатого неба тускло поблескивали естественного скорее всего происхождения шпили и минареты, перемежавшиеся купами серебристых деревьев и зеркально гладкими озерцами; медленно плыли по ветру рваные клочья тумана… Или облаков? Трудно провести различие, в горах это почти одно и то же. В некоторых местах на пологих волнистых склонах долины виднелись террасы, наводившие мысль о вмешательстве руки человека, кое-где мерцали и искрились крошечные, непонятного смысла и происхождения огоньки, слабо, словно пунктиром, проглядывала тропа — та самая, по которой двигались мы со Звездой. И, сколько можно было верить глазу, ни души.

Окинув элегическую долину взглядом, я не стал тратить времени на размышления и тронул поводья. Копыта моего жеребца осторожно ступали по белесому, словно кость, грунту, слева же — или я ошибся? — неясно проступало нечто вроде тонкой, карандашом проведенной линии. Черная дорога? Скорее всего — да.

Мне хватало совести не понукать утомленную долгой скачкой Звезду. Если гроза не настигнет нас слишком быстро, можно будет сделать внизу привал, отдохнуть на берегу какого-нибудь озера — я ведь и сам устал и проголодался.

Я внимательно оглядывал тропу и прилежащие к ней части склона, однако так и не заметил ни животных, ни каких-либо следов человека. Примерно на половине спуска появилась растительность. Тихо вздыхающий ветер шевелил лианы, густо усыпанные белыми цветами. Оглянувшись назад, я с радостью убедился, что грозовой фронт все еще не перевалил через горы; облака, собиравшиеся на горизонте, не представляли близкой опасности.

Мало-помалу мы спустились в эту странную местность. В воздухе стоял тонкий аромат цветов, давно уже переставших падать с неба. Уши мои не улавливали никаких звуков, кроме производимых нами со Старом да тихого нашептывания ветра. Тропу обступали скалы; с трудом верилось, что причудливые их формы созданы природой, а не резцом ваятеля. Неспешно проплывали призрачно-бледные клочья тумана, влажно поблескивала трава.

Деревья, которые я видел сверху, росли по большей части в середине долины. На всем нашем пути к этой рощице перспектива продолжала вести себя необычно — расстояния то сжимались, то вытягивались, прямые линии неожиданно становились изогнутыми. Озеро, к которому я свернул, тут же стало убегать, уменьшаться в размерах. В конце концов я его догнал, спрыгнул с седла и осторожно попробовал воду — после таких фокусов можно было ожидать чего угодно. К счастью, все мои опасения оказались излишними — до ломоты в зубах холодная вода оказалась пресной, нормальной на вкус.

Я достал из седельного мешка съестные припасы, отпустил коня щипать траву, напился вдосталь, устало плюхнулся на землю и начал жевать. Гроза все еще силилась прорваться через зубчатую стену гор. И что же все-таки она такое, эта гроза? Если отца постигла неудача, я слышу сейчас не отдаленные раскаты вполне тривиального грома, а грохот армагеддона, миссия моя утратила всякий смысл, и ее смело можно сворачивать. Я знал, что пойду до конца, что бы там ни случилось, а значит, все мои сомнения не только неприятны, но и совершенно бесполезны — и все же я не мог от них удержаться. Ну доберусь я до места, ну выиграю битву — только затем, чтобы вскоре увидеть, как все будет сметено Все зря… Нет, совсем не зря Я исчезну с сознанием, что боролся, боролся до самого конца. И одно уже это оправдывает все мои усилия — что бы там ни случилось с миром. Проклятый Бранд! Для начала…